— Этого нельзя допустить.
— Каким образом, посмею спросить?
— Самым обыкновенным, — зло огрызнулся Френк. — Варварским. Таким, как ты любишь.
— А как же быть с идеями гуманизма?
— Какой тут, к чёрту, гуманизм?! — не выдержав, взорвался Дибров. — Люди не нуждаются в этих технологиях! Они будут востребованы только узким кругом лиц в их собственных интересах.
Онжилай повернулся к нему.
— А в чём, по-твоему, нуждаются люди? — спросил он.
— В возможности развиваться, жить, идти своим путём! — ответил ему Андрей. — Мы и так оказались в далеко не завидном положении, а знания, полученные нами, ещё более усугубляют его! — Он принялся расхаживать по замусоренному пространству подвала. — Выходит, что жизнь Земли уникальна, вокруг необъятный мёртвый космос. Его физические законы накладывают конкретные ограничения на нашу экспансию в пространстве, а теперь в этот котёл, в котором продолжает вариться человечество, будут слиты микромашины, которые не только не принесут пользы, но лишь усугубят проблемы. — Он остановился, глядя на Онжилая. — Да, фон Браун создаст новый вид робототехники, возможно, разгадав симбиотический смысл микромашин, он начнёт раздавать их инъекции категориям избранных или даже всем подряд, без разбора. Но что будет дальше? Вместо того чтобы действительно развиваться, люди начнут борьбу за обладание новыми возможностями, которые преподнесены даром, без исследований и усилий. Те, кто получит желаемое, станут жить много дольше, исчезнет страх перед физической смертью, а это породит безнаказанность многих действий, рухнут моральные запреты — мы станем рабами микромашин и в конце концов исчезнем, как исчезла цивилизация Старого и Нового Селена.
Никто не ответил на его монолог.
Онжилай, у которого отобрали оружие, сидел мрачный и непредсказуемый.
Столетов встал с ящика, ушёл в сумеречную глубину подвала и вернулся оттуда с куском ребристой арматуры в руках.
— Вы как хотите, — внезапно заявил он, — а я буду пытаться расчистить завал. — Он поднялся на несколько ступенек и добавил: — Лично я думаю, что Дибров прав. Человечеству не нужны микромашины. Сейчас они принесут только зло.
— Френк, на два слова.
Лаймер посмотрел на Диброва, потом кивнул, соглашаясь.
— В чём дело? — спросил он, когда они отошли в сторону.
— Мне кажется, что ты ошибаешься, Френк.
— В чём именно? — переспросил Лаймер, прислушиваясь к монотонным звукам ударов — это Онжилай и Антон крошили угол бетонного перекрытия.
— В том, что тебе удалось пробудить память Мари, а заодно и наши с Онжилаем воспоминания, — пояснил Дибров.
— Ты считаешь, что это не так?
— Боюсь, что ты преувеличиваешь свои возможности, Френк. Посуди: трое из участников событий на Новом Селене оказываются в соседних гибернационных ячейках космического корабля, ещё один в этот момент приближается к месту встречи на борту «Ориона», и в конце концов мы пятеро собираемся вместе. Не слишком ли серьёзное испытание для теории вероятности?
— Думаешь, нас кто-то вёл?
— Боюсь, что да. Только определённой волей, влияющей на события и судьбы, можно объяснить нашу встречу. Это Машина, Френк. Не берусь судить, она ли инфицировала Марс древними формами жизни, но в факте нашей встречи явное постороннее влияние.
— Прошли миллионы лет, Андрей. Машина, даже если какие-то её компоненты и уцелели в подлунных бункерах, отрезана от внешнего мира. Как может она влиять на события и почему она не влияла на историю человечества до сих пор?
— Не факт, Френк. А её внезапное, как кажется, пробуждение я могу объяснить: мы сами разбудили её и дали возможность общаться с внешним миром. Мы произвели на свет информационные технологии, опутали Землю, Луну и Марс виртуальной сетью, основная передача данных в которой на отрезках межпланетных коммуникаций происходит в доступных Машине диапазонах. Она была отрезана от мира и потому оставалась мертва, но теперь боюсь, что она получила способ влиять на окружающую среду.
— Каким образом?
— Через Сеть. Как это делал ты или я, как может влиять на реальность любой пользователь Сети. Ты ведь не знаешь, кто кроется за тем или иным сетевым именем или адресом, верно?
— Да. — Френк был вынужден признать очевидное. — И что ты предлагаешь?
— Я не хочу быть марионеткой. Возможно, я не прав в своих подозрениях, но в нашем случае лучше перестраховаться, верно? Людям действительно не нужны формы жизни древнего Селена. Единственный их очаг, который может быть использован, сейчас сконцентрировался на борту «Европы». Я бы не хотел, чтобы микромашины по воле фон Брауна или какой-то третьей силы вырвались оттуда. Мне не нравится игра человеческими сущностями, а в особенности моей. Я хочу жить, сообразуясь со своей волей, со своими понятиями добра, зла или целесообразности. Мы должны нанести удар первыми, пока все планы третьих лиц находятся в стадии подготовки. Нужно действовать быстро и неординарно, чтобы наши шаги невозможно было предугадать, только так мы сможем обезопасить себя и других живущих от влияния извне. Очаг поражения должен быть уничтожен — это как минимум.
— Да, я согласен. Но как быть со мной? Как быть с теми андроидами, которые отловлены в зоне и переправлены на «Европу»? Я согласен, в подавляющем большинстве — это не лучшие образчики человеческих личностей, но…
— Не нужно, Френк, — оборвал его Дибров. — Ты же сказал — никто из нас не выйдет отсюда неизменённым, а это значит, что все мы автоматически сядем в одну лодку, верно? Циркулирующие в крови микромашины так же поставят меня за грань нормального человеческого общества, как поставило тебя за этой чертой тело человекоподобного робота. Нужно овладеть ситуацией, а уже тогда у нас появится шанс решать самостоятельно, что и как делать дальше, верно?
— Я согласен с тобой. Но согласятся ли остальные?
Дибров пожал плечами.
— Нас не так много, а положение складывается, на мой взгляд, отчаянное. Подвал засыпан обломками, наверху радиоактивная пустыня, а после инъекции микромашин и процедуры изменения лучшее, что ждёт нас, — это исследовательские лаборатории «Фон Брауна» и операционный стол… Для каждого из нас, взятого по отдельности, выбор возможностей небогатый, но вместе мы можем хотя бы попытаться вырваться отсюда. Думаю, что все, в том числе и Онжилай, согласятся с такими доводами.
— Мне показалось, что у него свой взгляд на ситуацию, — бесстрастно напомнил Лаймер.
— И это радует, Френк, — ответил ему Андрей. — Это доказывает, что Онжи остался самим собой и не подвержен влиянию извне. По большому счёту… — Дибров посмотрел в неживое лицо дройда, — по большому счёту, он единственный, в ком я уверен. Позволь мне поговорить с ним.
— Да. Я понимаю тебя. — Лаймер кивнул. — Ситуация действительно не так ясна, как показалось мне после рассказа Мари. Ты обозначил проблему, капитан, о которой я не задумывался до сих пор. — Френк говорил ровно, потому что менять интонации синтезированного голоса он мог лишь при помощи осознанных усилий. Непринуждённой, присущей человеку эмоциональной окраски речи у него не получалось, но это не означало, что в душе Лаймер оставался так же бесстрастен, как резинопластиковое лицо, за маской которого пряталась его сущность. — Иди, Онжилай, похоже, уже сорвал злость и способен вести переговоры, а я займусь подготовкой реактивов.