– Как мне не сердиться! Он плохо обошелся со мной! Раньше я пыталась защитить его перед остальными, но когда получила доказательства…
– У доказательств, о которых ты говоришь, дочь моя, есть много сторон. Ты выслушала тех, кто ненавидит Люкаса. Спросила бы обо всем у него самого. И узнала бы правду.
– Правду?! – Я так обозлилась, что забыла об осторожности. – Знаю, отец верил в него, но что же Люкас сделал потом?! Выстрелил в человека из засады, сбежал с падчерицей Тодда Шеннона и бросил ее! Продал другому, только чтобы отомстить. Ее убили в пьяной драке. Он знает об этом?
– Почему бы тебе самой не спросить? – тихо, почти неслышно перебил шаман.
– Его?! – Я поняла, что кричу, но ничего не могла с собой поделать. – Он опять солжет или просто не ответит! И обозлится на меня.
– Но ведь справедливость именно в том, что, если человека обвиняют, надо дать ему возможность оправдаться, так?
Этот старый индеец и вправду мог быть моим отцом или дедом – так мудры были его слова. Я опустила глаза под прямым спокойным взглядом.
– Думаете, нужно спросить его?
– Это ты так думаешь, дочь моя. Я могу сказать только, что Люкас упрям и рассержен. Но если сможешь забыть о ненависти и спросить его обо всем, что желаешь знать, он выкажет тебе уважение, как сестре. Вот и все. – Шаман вздохнул. – Мира и покоя можно добиться, только если люди сядут рядом и выскажут все, что у них на душе. Легко позволить гневу затуманить разум, труднее сказать: «Я знаю, что беспокоит моего брата, и попытаюсь понять его!»
– Вы напоминаете мне деда, упрямого, несговорчивого старика со странными идеями, – кивнула я. – Но он меня любил и пытался научить думать и размышлять. И сейчас вы пытаетесь объяснить то же самое.
– Разве я не сказал, что у тебя разум мужчины? Ты дочь своего отца. Видишь обе стороны медали.
В эту ночь я спала без снов и кошмаров, может, потому, что не видела Люкаса. Но на следующее утро, когда мы должны были уезжать, неприязнь возвратилась с новой силой.
Я увидела только двух лошадей, уже нагруженных припасами и краденым серебром.
– А где остальные лошади? Неужели пойдем пешком?!
– Так будет быстрее, младшая сестра, – с преувеличенной вежливостью объяснил Люкас. – Ты теперь апачи и сможешь идти не жалуясь.
Я чувствовала, что все наблюдают за нами и ждут, чем это кончится. Обе женщины, которые должны были сопровождать нас, ждали молча, терпеливо, несмотря на тяжелые вьюки, висевшие на спинах. Хулио, как всегда с непроницаемым лицом, стоял рядом с братом. Я небрежно пожала плечами:
– Ну что ж, должна была догадаться…
– Когда ты увидишь местность, по которой придется идти, сама поймешь, – спокойно ответил Люкас.
Поняв, что он хочет угодить шаману, вышедшему проводить нас, я молча отвернулась.
Мы отправились в горы, ведя лошадей в поводу, поднимаясь все выше и выше по отвесным склонам, покрытым густым лесом. Мужчины упругим шагом шагали впереди, даже не задыхаясь в разреженном воздухе.
А я? Неужели я способна идти целый день? Еще две недели назад это казалось невозможным. И все же мы останавливались очень редко – напоить лошадей, поесть на скорую руку.
На закате мы нашли приют в маленькой пещере, зажгли костер и расстелили у стен одеяла. Раньше я считала, что женщины-апачи – рабыни своих мужей, но только теперь, поймав смущенные, робкие взгляды, которыми обменивались молодые пары, почувствовала нечто вроде зависти. Что за роль играю я сама? Ровена Дэнджерфилд – приемная дочь индейца, будущая невеста нежеланного жениха! Нужно быть очень осторожной, если хочу освободиться. Рамон Кордес еще молод, и его легко обвести вокруг пальца, играя на рыцарских чувствах. Нет, не Рамона нужно опасаться, а его матери, Илэны Кордес, ведь из-за нее началась кровавая распря – из-за женщины, которую Тодд Шеннон ненавидел, а отец безумно любил. Высокомерная, бесчувственная, расчетливая, не жалеющая собственных детей, взрастившая в их сердцах ненависть и бессовестно пользовавшаяся ими как орудием мести. Какая она на самом деле, Илэна Кордес? Инстинкт подсказывал: мы будем врагами, нельзя недооценивать ее силу и решимость. Если верить Тодду, именно она, чтобы завладеть чужим мужем, привела на ранчо убийц собственной двоюродной сестры и ее маленького сына! Даже шаман признавал, что Илэна обладает умом и волей. А Люкас? Люкас Корд, поставивший себе целью отомстить за мать? Думает ли он о ней сейчас? Сказанные когда-то слова вновь всплыли в мозгу: «Он всегда преклонялся перед матерью… обожал ее…»
Какой он на самом деле? Что кроется за обликом дикаря? И что за женщина произвела на свет подобного сына?
Я пыталась представить себе Илэну. Конечно, она уже немолода, с морщинистым лицом и седыми волосами. Совсем не та юная прекрасная девушка, которую любил отец.
Образы расплывались, сон тяжелил веки, и скоро все исчезло: я погрузилась в глубокое забытье.
Как оказалось, Илэна Кордес была совсем не похожа на ту, что я рисовала в своем воображении. Но нам предстоял еще довольно долгий путь, прежде чем я ее встретила.
Путешествие заняло почти пять дней. Мы поднимались все выше, и временами я была готова упасть от утомления, хотя не проронила ни слова жалобы. Люкас Корд все время подгонял нас, и в конце концов даже Хулио запротестовал, что в такой спешке нет необходимости и можно задержаться еще на несколько дней.
С некоторых пор он вообще начал обращаться со мной преувеличенно вежливо, называя младшей сестрой. Но иногда я ловила на себе мрачный, полный непонятного мне желания взгляд.
Люкас же, наоборот, не уделял мне ни малейшего внимания; резкие слова и обвинения сменились полнейшим равнодушием, словно между нами никогда не было ни ссор, ни взаимных упреков, и я иногда спрашивала себя, чем же он так озабочен. Собственно, Люкас вообще старался ни с кем не общаться, отвечал, только когда к нему обращались, а по вечерам долго сидел около костра, уставясь в темноту. О чем он думал?
Как-то Хулио, проследив, куда я смотрю, тихо сказал:
– Мой брат не привык высказывать свои мысли. Даже мне трудно его понять. Но наверное, сейчас я понимаю Люкаса: он вспоминает о женщине, которая ждет его на ранчо матери. Очень молодая, красивая, дочь старого друга. Она хочет, чтобы Люкас наконец принял решение.
– Мне неприятно говорить это, – пробормотала я, – но ее можно только пожалеть.
– Тебе не нравится мой брат?
Возможно, это только показалось, но в его голосе слышалось явное удовлетворение.
– Наверное, так лучше для твоего же блага, сестра.
Я не спросила, почему Хулио сказал это, желая прекратить беседу; и в самом деле, он скоро зевнул, потянулся и отошел.
Я стояла вместе с остальными на снегу перед отвесной скалой и чувствовала, что не могу больше сделать ни шагу. Да и куда идти? Прыгать по утесам, словно горные козлы? Другого пути, казалось, не было.