Анна посмотрела прямо в глаза Виолетте и слегка пожала плечами.
– Почему бы тебе не испробовать на нем свои чары? Мне кажется, что Крег как никто нуждается в том, чтобы быть соблазненным. – Уходя в спальню, она не смогла удержаться и бросила через плечо: – И вполне возможно, что тебе понадобится его поддержка после того, как Уэбб разделается с тобой!
«Ну и стерва же ты, Анна! Не могла придумать ничего более умного…» Много тебе помогли в свое время все предупреждения? Пусть Виолетта во всем убедится сама. Пусть узнает, кто такой Уэбб. Да и Уэбб пусть узнает, кто такая Виолетта. Ведь она, в своем роде, его женский вариант. В конце концов, какое Анне дело до планов Виолетты? Свою чашу она уже испила.
Одеваясь к ужину, Анна провела перед зеркалом больше времени, чем обычно. Благодаря ей в моду опять вошел эдвардианский стиль. И сегодня она постаралась максимально соответствовать ею же самой созданному имиджу. Этому способствовал грим в пастельных тонах, высоко подобранные волосы и нежные пряди, как бы случайно выбивающиеся из прически на висках и затылке. Широко распахнутые глаза придавали лицу выражение невинности. Но затем взгляд невольно задерживался на почти прозрачном бежевом платье, которое полностью открывало руки и, целомудренно застегнутое у шеи, было открыто почти до самой талии, облегающе струилось по стройным бедрам. Интересно, для кого она так старается, подумала Анна: для Гарриса или для самой себя? Ответа не было. Оставалось надеяться, что он найдется позднее.
– Фьюить! – только и смогла сказать Виолетта, увидев результат. И ее карие глаза невольно расширились от изумления. А потом раздался звонок в дверь, и Анна не смогла сдержать судорожного вздоха. Хорошо, что она успела все рассчитать. Гаррис был удивительно пунктуален.
На этот раз Гаррис Фелпс выглядел совсем другим – не таким, каким она его запомнила. Это был уже не деловой, всегда чем-то озабоченный продюсер. На сей раз перед ней стоял Гаррис Фелпс – мультимиллионер. Обаятельный и крайне уверенный в себе. Он нежно поцеловал ее в щеку и, слегка приобняв, повернулся к Виолетте. Пока Анна представляла их друг другу, его рука не отпускала ее талию. Как легко все у него выходило! Виолетта получила приглашение в Дорчестер, куда так стремилась, без малейших усилий. Более того, ей было предложено взять с собой любого сопровождающего.
Гаррис сам вел машину – взятый напрокат серебристо-серый «роллс-ройс». Тем не менее боковым зрением он не прекращал рассматривать Анну.
– Ты стала еще красивее. Хотя, конечно, тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было. Европа помогла раскрыть твои глубинные возможности. – Внезапно, как бы почувствовав ее замешательство, Гаррис сменил тему: – Ты очень голодна? А то я хотел преподнести тебе перед ужином небольшой сюрприз.
Она не была голодна, а сюрприз оказался допремьерным показом «Дурной крови». Фильм производил еще большее впечатление, чем спектакль. Сцена была слишком реальной. А экран, с его отстраненностью, уводил в совсем другое измерение: скорость, автомобильные аварии, кровоточащие тела, предсмертные агонии, умелая операторская работа. И, конечно, секс, который в пьесе только подразумевался, а здесь присутствовал постоянно. На экране все казалось более масштабным. Больше цвета, больше жестокости, больше действия. Панорамные съемки сменялись поцелуями и крупным планом рук и губ. Звучала изумительная музыка – джаз Исаака Джойса, который сопровождал весь фильм.
Анна почувствовала, что, против ее воли, ощущения вновь берут верх над разумом. Фильм был лучше спектакля, который сам по себе имел грандиозный успех. Когда шла последняя сцена – ее сцена – она не могла удержаться и больно прикусила губу. Слишком сильны были воспоминания. Кино только усиливало эффект. Камера переключалась с одного плана на другой, шторы развевались от вечернего бриза. Крупные планы лица Тони сменялись размытыми контурами прекрасного, почти обнаженного тела, по которому пробегала тщетно сдерживаемая дрожь, в прекрасно поставленной сцене мастурбации. И крупный план тела, извивающегося от удовольствия, сменялся другим – его тела, которое корчилось в агонии под ударами впивающихся в него пуль.
Они вырезали последний диалог, но в нем и не было нужды. Все читалось на лицах – вина, понимание, осуждение… Каждый герой испил свою чашу.
В конце музыка захлебнулась рыданиями и смолкла. Анна невольно задержала дыхание. Судорожный всхлип нарушил тишину.
– Что ты обо всем этом думаешь, Анна? Если, конечно, абстрагироваться от некоторой вульгарности. Ведь у тебя есть уникальная возможность составить свое собственное мнение. Ты же видела пьесу, когда она находилась в процессе создания. Так как, Анна, тебе понравилось?
– Это… Это просто замечательно! – Она понимала, что такие слова могут показаться лишь вежливой отговоркой, а потому продолжила быстро и искренне: – Я все еще не могу прийти в себя. Но это… это настолько завораживает. Знаешь, что сейчас наступит конец, и в то же время хочется, чтобы он никогда не наступал… Я никак не могу отойти. Терпеть не могу, когда все плохо заканчивается и мне хочется плакать! – Хотелось бы, чтобы все зрители чувствовали то же самое, – Гаррис сжал ее холодную руку, Анна поняла, что доставила ему удовольствие своей непосредственной реакцией. – У меня такое ощущение, что этот фильм переплюнет даже «Крестного отца». Я собираюсь и дальше вкладывать деньги в кинобизнес, – с этими словами он повернулся к ней, и его голос прозвучал неожиданно серьезно: – Думаю, что ты – единственный человек, который способен меня понять. Я хочу сделать себе собственное имя, а не оставаться для всех только богатым наследником. И мне кажется, что наконец я знаю, как это сделать. Буду продолжать снимать фильмы, по-настоящему увлекательные. И к черту деньги – я могу позволить себе потратить несколько миллионов! Кроме того, у меня много знакомых, которые с радостью вложат свои капиталы по моей рекомендации. Мы перевернем умирающую киноиндустрию, вольем в нее новую, свежую кровь! Вернем романтизм, бурю и натиск. Возобновим исторические эпопеи, которые вновь стали популярным литературным жанром. Большинство продюсеров просто боятся больших расходов, боятся потерять свои деньги, не хотят рисковать. Анна, я хочу вернуть в кинематограф хэппи энд, которого тебе так не хватает. Наполнить его действием, сексом и цветом. Помнишь «Унесенные ветром»? Мы будем делать фильмы такого типа. Я подпишу контракты с самыми популярными звездами, но собираюсь раскручивать и совершенно новые имена. Ты понимаешь, насколько сильно воздействует кинематограф на миллионы зрителей? Вспомни мыльные оперы. Герои этих телесериалов становятся более важными и реальными, чем актеры, которые их играют. Господи! Общеизвестно, что кино обладает необыкновенно мощным воздействием, а ведь его потенциал раскрыт далеко не до конца! Черт возьми, мы… – внезапно Гаррис резко замолчал и тут же, как бы извиняясь, рассмеялся. Пожав и слегка погладив руку Анны, он продолжал: – Ты, очень хорошо умеешь слушать. Боюсь, что я немного увлекся, оседлав своего любимого конька. Мне всегда казалось, что с тобой можно поделиться всем – мыслями, идеями, планами…
– Гаррис… – сначала Анна не могла думать ни о чем, кроме Уэбба: Уэбба, занимающегося на экране любовью с Кэрол; Уэбба, занимающегося любовью с ней. Но Гаррис заставил ее прислушаться к своим страстным, увлекающим словам. В конце концов, он никогда не лгал ей. Никогда не притворялся. Всегда был тактичен и внимателен.