Его внезапный холодный смешок заставил маркизу, которая в своей жизни никогда и ничего не боялась, вдруг съежиться в своей качалке и облизать пересохшие губы, когда он подошел к ней на несколько шагов ближе и остановился, пристально смотря на нее. Потом он насмешливо произнес:
— Но отчего же ты вдруг так побледнела, моя дорогая Belle-Mere? Мы оба хорошо знаем, что совести у тебя нет, так что причина не в этом, не правда ли? Но тогда в чем? Безмолвствовать не в твоих привычках, и я полон нетерпения услышать от тебя некоторые пояснения относительно твоего планирования, в котором ты явно преуспела. О том, например, как ты намеревалась разъединить меня с моей женой и ребенком и как ты устроила мне продолжительную задержку в Турции; или как ты так хитро все организовала в отношении бедняжки Виктории с помощью Ховардов. И как ты устроила, чтобы был наказан Эмбри, и приказала выполнять то, что ты диктовала, и со мной было так же. Ты сделала все, чтобы мою дочь использовали известным тебе образом, а меня поощряла жить с проститутками! Этот список почти бесконечен, не так ли? И ты не захочешь, чтобы я утомлял нас обоих, перечисляя все твои деяния, да? Моя дражайшая мать-потаскуха!
— Ты не имеешь права говорить со мною так! Как ты смеешь?! И все это со слов коварной дряни, намеревающейся провести нас всех? Если она твоя дочь, значит, ты прижил ее с Соланж. Неужели тебе не понятно? И ты сам знаешь, как они замышляли обмануть тебя, разве не так? Брачного свидетельства не было. Это несчастное глупое создание, считавшее, что ты на ней женился, не могло даже доказать этого. Кевин, ты слишком поддаешься эмоциям. Если бы это было не так, ты понял бы, что все сделанное мной было тебе на пользу! Посмотри, в каком завидном положении ты сейчас, какое место занимаешь в правительстве, как тебя уважают. Если бы я не добилась для тебя защиты и не уберегла тебя от глупых ошибок, ты был бы… ничем и никем! И ничего бы ты не достиг, понимаешь? А сейчас ты маркиз Ньюбери, и это имя что-нибудь да значит: этот род значит многое! Это не какие-то французские выскочки… Ха! Слабые люди нуждаются в том, чтобы ими руководили, дорогой мой Кевин, а ты был слабым, пока я не решила сделать тебя сильным. А теперь, будь добр, оставь мой дом, чтобы я могла лечь спать, потому что мне не хочется больше занимать тебя разговорами. Почему бы тебе вместо этого не перейти через улицу и не успокоить свои нервы у этой маленькой стервы, которую ты называешь своей дочерью?
С красным от злости лицом вдовствующая маркиза собралась было подняться со своей качалки, как была вновь усажена туда с такой силой, что чуть не задохнулась от страха и ярости.
— Ты совершенно забыл, что творишь. Как ты смеешь вести себя со мной таким образом? Оставь меня, Кевин, если не хочешь, чтобы я вызвала слуг, которые тебя вышвырнут отсюда.
— Моя дорогая матушка! — произнес маркиз, вовсе не желая подчиниться и не испытывая угрызений совести.
Вместо этого он откинул назад голову и засмеялся, и тут она заметила, что он вертит в руках принесенную им трость с серебряным набалдашником. Смех исчез из его голоса, и улыбка стерлась с его лица, когда он наклонился над ней и отчетливо произнес:
— Это не твой дом, и находящиеся в нем слуги не твои слуги. Ты понимаешь? Я маркиз Ньюбери, и мне принадлежит и это место, и все прочее, за что я плачу из своих доходов. И ты полностью зависишь от того, что разрешу тебе я, а что тебе можно и чего нельзя, будет тоже зависеть от моего благоволения, поскольку главой семьи являюсь я. И тебе давно пора понять это, полагаю! Ну что, мадам мамаша? Ведь я мог бы в течение получаса найти пятерых врачей и, заплатив им достаточно денег, упрятать тебя далеко с моих глаз и навсегда, причем на таких условиях, которые вряд ли пришлись бы тебе по душе. И…
Он покрутил конец своей трости, серебряный набалдашник освободился, и маркиз вытряс из нее пять кожаных полосок плетки, перевязанных узлами по всей длине. Поднеся плеть к ее лицу, он проговорил:
— Видишь эту мою игрушку? Для меня будет большим удовольствием попробовать ее на тебе за все твои ужасные интриги и опустошения, которые ты произвела в жизни столь многих людей. Кто узнает об этом? Кто встревожится? Тебя никто не любит, Belle-Mere! Когда-то тебя, возможно, боялись, но это давно прошло, давно прошло! Больше никаких интриг не будет, и я позабочусь о том, чтобы в будущем ты выпрашивала у меня каждый пенс, если мне будет угодно дать его тебе. Шпионы, которых ты нанимаешь, будут немедленно рассчитаны, и отныне сторожить будут тебя и шпионить будут за тобой. Подумай над этим и помни, что я в любой момент могу превратить эту приятную жизнь в роскоши, которую ты ведешь, в весьма неприятный кошмар! Потому что так уж случилось, что я порожден тобой и стал тем, во что ты меня превратила! И потому предупреждаю: будь начеку и не делай ничего, что расстроило бы мои планы или рассердило бы меня!
В течение долгого времени после того, как ее сын ушел, маркиза сидела в своем кресле, дрожа всем телом, словно у нее началась лихорадка, и стеснялась из-за этого позвать служанку. И впервые в жизни она ощутила себя беспомощной, перепуганной и полностью зависимой от милости другого человека. Почему так должно было случиться? Почему именно с ней? «Королева умерла! — вспомнила она вдруг слова, произнесенные сильным, громким голосом. — Да здравствует королева!» Это значит, власть перешла к другому, и теперь она была в руках молодой королевы. Но надолго ли? И как и с какой целью она станет использовать ее?
С окончанием сезона большинство фешенебельных городских особняков в Лондоне закрылось для приемов, но почти столько же вновь открылось в последнюю неделю октября в ожидании свадьбы. Как бы там ни было, но это было самое интригующее и неожиданное событие года, и люди задавали себе и другим так много вопросов, что ответов на них, по-видимому, не знал никто.
— Разумеется, дорогая, ее финансирует Аделина. И говорят, Ньюбери ни в коем случае не станет ее обеспечивать. Удивляюсь, как это все могло случиться так неожиданно? А что же стало с дорогим Дирингом?
— Меня удивляет одно: где все это время скрывался Эмбри и не связано ли все происходящее теперь с тем фактом, что Элен отвергла его?
— Но разве вы не слышали, о чем шептались все вокруг, когда мы собирались уезжать из Лондона? Что-то вроде того, что, мол, Эмбри похитил ее на целую безрассудную ночь, а между тем оба они были помолвлены совсем с другими.
— Мне кажется, дорогая, у тебя слишком романтический склад ума. Безрассудство, тайные ночи, что там еще! Ты слишком молода, чтобы понимать подобные вещи и говорить о них, даже если это и происходит. Я иду на эту свадьбу только из чистого любопытства, потому что я не знаю, как все это случилось, и очень хочу узнать.
— Я никогда не хотела подобной свадьбы. И как только все это могло произойти? И все идут исключительно из любопытства, и больше ничего. А моя бабушка ведет себя ну просто как крокодил — одни сплошные улыбки. Я ей совсем не доверяю. И вообще я теперь ни в чем не уверена сама. Ах, как хорошо было той ночью, когда я была храброй и действовала в полном отчаянии, потому что больше мне ничего не оставалось. Я знала тогда, что мне надо, и решительно добивалась этого. А теперь… Ты понимаешь, о чем я говорю? Я теперь чувствую, как будто все здесь решается помимо меня, и я беспомощна. Я кажусь себе очень уязвимой, поскольку я пробросала все свои копья и у меня не осталось никакого оружия, чтобы терять. Терять! Ты слышишь, что я сказала, — терять вместо стрелять? А это значит… Господи, почему я вдруг занервничала и чего испугалась? Жаль, что я не настояла на том, чтобы не надевать подвенечное платье и не совершать этот обряд в церкви. Я не хочу, чтобы эти кружева цвета слоновой кости и этот атлас были так близки к белому цвету. И все это выглядит почти как переодевание в костюм другого пола. Я хотела бы…