— Подвяжите ей эти чертовы волосы или отрежьте их! — раздраженно сказал маркиз Брауну, который, казалось, бессознательно долго возился, связывая ее — сначала ноги у лодыжек, а потом руки у запястий над головой, что делало ее совершенно беспомощной и теперь уже, по-видимому, серьезно напуганной.
— Я люблю тебя, Николас! — услышал он ее шепот, но Николас, которого он хорошо обработал, никак не прореагировал — абсолютное равнодушие.
Маркиз вдруг улыбнулся недоброй улыбкой. Казалось, Браун никак не сумеет справиться с ее волосами. Ну почему же?.. Ньюбери уже попотчевал Николаса глотком бренди из своей серебряной фляжки, а теперь настаивает, чтобы тот выпил еще и поднялся на ноги.
— Благодарю вас, Ньюбери, за бренди, но думаю, больше не смогу. Ваши уроки укрепления моей души ослабили меня. Не найти ли вам другую жертву, которая больше меня захочет играть в эти игры?
— Я наблюдал за тем, как ты рассматривал ее тело, когда она освободилась от одежды, — тихо сказал Ньюбери. — Разве ты не испытал никаких эмоций при виде его? Может быть, хотя бы жалость?
— У нее прекрасное тело, и кожа как золотой шелк, который было бы совестно испортить. Но вы же будете делать все так, как вы желаете. Так зачем же спрашивать меня о моем мнении, после того как вы внушили мне, что у меня не должно быть своего мнения? Возможно, она наслаждается тем, что выставляет себя напоказ. Какое мне дело? — сказал Николас и, с какой-то злостью проведя пальцами по своим волосам, продолжал: — Ох, черт возьми! Я столько времени не брал в рот бренди, что уже немного захмелел, и если вы хотите, чтобы я поднялся на ноги, то должны мне помочь.
— Подвяжи ей волосы так, чтобы они не мешали, — наставлял его маркиз. — Браун, кажется, не сумеет с этим справиться, а ты, я уверен, обладаешь в этом деле кое-каким опытом. Ну а если и ты не сможешь, тогда мы их отрежем, хотя это будет досадно, как ты думаешь?
Вся она была знакома Николасу до мелочей, от слабого запаха духов до высоких заостренных грудей, которые он так обожал. Она стояла так же, как стоял он каждый день в течение, казалось, всей его жизни, ожидая первого и наиболее внезапного удара хлыста, подобного укусу скорпиона, а затем предвкушая каждый последующий удар. Он всегда боялся. Почему же не боится она? А затем он постарался преградить доступ в голову любым мыслям, несущим с собой чувство, потому что его руки, чуть не вывернутые из суставов, страшно ныли, а в спине и груди было такое ощущение, словно кто-то долго водил по ним зажженным факелом. Неумелыми движениями ему удалось завязать в узел ее светло-огненные волосы, спадавшие с затылка.
— Николас? — позвала она его тихо. — Николас, разве это очень плохо? Почему?..
— Ради Бога, задавай свои вопросы Ньюбери и оставь меня в покое, — сказал он грубо и отошел, с трудом передвигая ноги на пути к своему месту, пока не смог опуститься снова на каменный пол, подействовавший на него почти оживляюще своим холодом. Она хотела этого. Стоять здесь в оранжевом свете, очерчивающем каждый контур ее тела, чтобы они все смотрели на нее, хотя, конечно, Чарльз достаточно часто видел ее обнаженное тело, и такое зрелище не было для него новым. В любой момент теперь Браун мог подойти сзади и, устремив взгляд на Ньюбери, дождаться сигнала, а потом… Потом он поднимет руку, и она, без сомнения, пронзительно вскрикнет, и он… Зачем она сделала это? Почему не оставила все, как было? Ньюбери был прав с самого начала, безусловно, и дураком был он сам. Но, Боже праведный, какое это теперь имело значение? Если уж они начали с него, то они могут с ним и покончить, и нет смысла превращать себя в Богом проклятую жертву ради него.
— Ну что? — вкрадчиво спросил Ньюбери. — Вам, кажется, вполне удобно?
Он краешком глаза заметил, что Браун тихо приблизился к ней, и улыбнулся. Увидев его улыбку, Алекса чуть прикусила губу, кинув на него такой взгляд, что это почти вывело его из равновесия. Но Ньюбери тотчас ухватился за какую-то мысль, которая давно вызывала у него известный интерес, с тех пор как ему сказали, до какой степени она была похожа на его мать-потаскуху.
— Между прочим, наш общий друг Эмбри недавно подсказал мне, что между вами и вдовствующей маркизой есть вполне определенное сходство. Вам известно ваше происхождение?
Если бы он не задал свой вопрос, она задала бы его ему, и это привело бы к такому же ответу, какой она намеревалась дать ему; в присутствии слишком многих свидетелей он не смог бы уклониться от него. Однако что-то в ней хотело посмотреть, что будет, если она не ответит тотчас, а дождется того ужасного ощущения, когда ременный кнут пройдется по ее упругой голой коже, когда свершится наказание за все те муки, которые она заставляла его терпеть. И наверное, больше всего ей хотелось узнать, что Николас мог бы сделать, а чего — не мог. Но сейчас надо было ответить. Сейчас?
— Мне известно мое происхождение очень хорошо, — сказала Алекса спокойным, ровным голосом, — хотя до недавнего времени я не знала, кто был моим настоящим отцом. Но почему вы спрашиваете?
— Простое любопытство.
Для него и для Чарльза принесли стулья, и маркиз, усевшись на свой, откинулся на нем, все еще сохраняя улыбку:
— А мы случайно не родственники, хотя бы дальние, а? Это определенно добавило бы пикантности к тому, что происходит здесь сегодня вечером. По крайней мере, мне так кажется.
На сей раз ей понадобилось сделать глубокий вдох, прежде чем она сумела ответить ему, не изменяя тона голоса:
— Я сожалею об этом, милорд Ньюбери, но мы не дальние, а близкие родственники. Разве моя бабушка, то есть ваша мать, не говорила вам об этом?
— Не говорила мне?.. О, моя хитрая маленькая сучка, если думаешь отделаться от меня воплем о кровосмешении, заявляя при этом, что ты одна из тех ублюдков, что я прижил с повстречавшейся мне однажды проституткой, то я скажу тебе: ты на ложном пути. Я всегда, связываясь с женщиной, добивался того, чтобы она не несла от меня никаких плодов. И, по крайней мере, я так же поступлю и сейчас, когда окончательно с тобой разделаюсь.
Алекса увидела, как затрепетали веки его глаз, и сильно втянула воздух сквозь сжатые зубы, но на сей раз это было предчувствие паники. Слава Богу, она не вскрикнула, ощутив пламя жидкого огня, обернувшегося вокруг ее бедер, но исторгнутый ею выдох прозвучал как рыдание.
— Ах-ах, — произнес Ньюбери с улыбкой. — Ну, теперь стоит подумать, чтобы изменить эту историю, не так ли? Потому что чьим бы ублюдком ты ни была, дорогая моя, ты, конечно, не моя.
— Я для вас не ублюдок! Разве Виктория Бувард не была вашей законной супругой, как это явствует из имеющегося у меня брачного свидетельства, или у вас всегда была привычка брать в жены вторую женщину, пока первая жена еще жива? Или вы не помните, что имели дочь от моей несчастной матери и что она была крещена как Александра Виктория в честь принцессы Кентской? Или вам было, вероятно, удобнее убедить мою мать, что вы убиты в Греции, чтобы жениться на дочери герцога и наплодить незаконнорожденных ублюдков от нее?