Ее губы трепетали, она пыталась высвободиться от его затяжного жестокого поцелуя, он чувствовал, как она напряглась под его сильной рукой, но вдруг она вся обмякла и теперь уже полулежала совершенно безвольно, не в силах оказать какое-либо сопротивление. Почему же она не покорилась раньше, там, в его комнате для развлечений? Неожиданно он ощутил, будто целует пластмассовую куклу. Ее губы были холодны и безжизненны, лишь глаза, широко раскрытые от боли, излучали ненависть.
С раздражением он оттолкнул ее от себя, она была настолько ослаблена, что от его неожиданного толчка почти что выпала из машины, и ему пришлось подхватить ее. Он увидел, что она по-детски провела ладонью по губам, как бы очищая их, затем рывком высвободилась из его рук и ушла, стуча каблуками по пустынному, влажному от утреннего тумана тротуару. Он проследил за ней взглядом, пока ее силуэт не скрылся за дверью подъезда. После этого он перевел глаза наверх, одно из окон верхних этажей было освещено: ее? Он присмотрелся и различил очертания мужской фигуры; его явно сверху разглядывали. Рот Брэнта раздвинулся в кривой усмешке. Он громко прихлопнул дверцей, которая оставалась открытой после того, как она ушла, нажал на газ так, что мотор взревел, и с издевкой помахал склонившемуся перед окном силуэту в момент, когда его машина рванула с места, вспоров тишину пустынных улиц низким гулом мотора и визгом бешено вращающихся колес.
Да уж, на ее детские ужимки он ответил тем же! Трусоватый дружок у этой фригидной дряни. Из того, что Брэнт услышал от Фрэнси, было ясно, что Дэвид — это скучнейший эгоистичнейший лицемер. Пуританин-шкодник, готов волочиться за каждой юбкой в городе, но презирающий баб, отдавшихся ему. Со слов все той же Фрэнси, Ева Мейсон была без ума от Дэвида, она повсюду таскалась за ним, бесконечно и бесстыдно, позволяя помыкать собой и унижать себя. Да, Фрэнси говорила еще, что Дэвид никогда не женится на Еве, ведь она была такой доступной, такой дешевой, такой бесхребетной. А сегодня ночью эта поганка упрямая упиралась до последнего. Не только с ним, но и со всеми остальными тоже. Боролась как тигрица, даже когда не надо было. Конечно, что же она хотела, распалила их так, что они ее чуть не растерзали. Да не только их, и его тоже: ему безудержно захотелось схватить, заполучить, раздавить ее. Он совсем потерял голову, было бы ради чего! Ну, конечно, что попусту жизненные силы на нее расходовать, провались она ко всем чертям! Он выкинул ее из своих мыслей так же. как и всех прочих женшин, которых он брал, использовал по назначению и выбрасывал.
Брэнт ехал домой, разгоняя последнюю ночную пелену, хмурясь при мысли о том, какой беспорядок ждет его там. Ладно, черт с ним! Придет старина Джемисон — он взглянул на часы, — ага, часа через три, все приведет в норму. А его обязанность сейчас — закрыться в спальне, принять душ и — спать, спать.
Он механически вошел в дом, устало бредя по освещенным комнатам, сбрасывая с себя одежду. Ничего, Джемисон подберет. Поднявшись по прелестной, плавно изгибающейся лестнице, детищу ведущего архитектора страны, он вошел в свою спальню. Ему показалось, что он ощутил запах духов Евы Мейсон на своем теле, это вызвало у него гримасу раздражения. Ладно, после душа исчезнет. Из бара, находившегося в его спальне, он взял бутылку, налил себе несколько глотков, проглотил согревающую влагу перед тем, как его тело прокололи обжигающе холодные иглы душа. Холодный — потом горячий — потом снова холодный — и скорей в теплую мягкость полотенца, сдернутого с сушилки. Скомкав и бросив его, он подошел к своей кровати и стал нетерпеливо щелкать клавишами, пока музыка не зазвучала так, как ему нравилось — нежно наплывая на него со всех сторон из невидимых колонок, лаская его, не выпуская из своих объятий. Он закурил и опустил голову на подушки, не накрываясь одеялом.
Проклятая Ева Мейсон, упорная дрянь! Какого черта она не выходила у него из головы? Его мысли — это заповедная обитель для Сил, в конце концов. Милая, золотистая, распутная Сил, мягкие ладони и влажные губы, журчащий смех, его «учительница», как он ее когда-то называл. Сил была и его учительницей, и его возлюбленной, и его госпожой, она к тому же была его тетушкой. Черт побери! Сигарета рассыпалась от его резкого движения, и он закурил снова. Сейчас уже» ясно: он не заснет, пока не расправится со всеми своими демонами, как говорил его психотерапевт.. Еще кое-чему научил его тот милый доктор. Если его гложет какая-то мысль, он должен вытащить ее на свое обозрение, исследовать, «продумать» ее, а не отбросить в бездну своего подсознания. Если он что-нибудь задумал или принял решение, он всегда сможет снова расслабиться. Если решил действовать так и никак иначе, не останавливайся и не сомневайся. Только так можно сохраниться, не потерять самоконтроль. Он вспомнил, как ему пришлось только что обуздать свою машину, вывести ее из заноса. Это неожиданное препятствие воодушевило его. Впрочем, как и любое другое препятствие, даже если речь шла о том, чтобы перебороть свои собственные мысли, особенно свои воспоминания.
Он сощурил глаза от окутавшего его сигаретного дыма. Брэнт лежал на кровати лицом вверх, его глаза оглядывали потолок. Здесь нет зеркал. В его комнате вообще нет зеркал. Никогда, никогда он никого не допускал сюда. «Комната для игр» — вот где должны были пребывать его женщины, с которыми забавлялся он, его друзья, приводившие своих женщин, там устраивались оргии, развлечения. А это была комнатц только для него одного, никто не входил сюда, кроме Джемисона.
Сон не приходил, и Брэнт лег лицом в подушку и вновь ощутил запах духов Евы Мейсон, от этого на него вновь нашел приступ раздражения. Как же избавиться от этого? Ну конечно же, он ведь принес ее сюда. Он так и не смог найти объяснения, почему: ведь он никогда не приводил сюда ни одной женщины (кроме Сил, и ту — только мысленно); но после ухода доктора, после последних всполохов ее сражения она была такой бледной и безжизненной, будто бы причиной этого была смерть, а не доза наркотиков. Джек успокоил его, сказав, что на некоторых это действует именно так, после этого сделал ей инъекцию; ничего, очнется, встанет сама, и все придет в норму. Но когда все ушли, он почему-то не хотел оставаться в этой проклятой комнате, и в общем-то оставлять ее там одну было тоже ни к чему, вот он ее сюда и принес, без сожаления отметив про себя, что на всем ее теле начали проступать кровоподтеки, обезобразившие ее кожу цвета слоновой кости. Да, он еще припомнил мягкую шелковистость ее волос, к которым прикасалась его рука; вот что у нее было общее с Сил — ее волосы были такими же на ощупь.
Он выключил все освещение комнаты и продолжал лежать с глазами, слепо смотрящими в темноту, расправляясь со своими демонами.
Деньги. Он всегда знал, что это — деньги. Деньги отделили его от себя самого, из-за них он был вынужден создавать по кирпичикам самого себя, как бы отстраивая себя для себя самого. Сначала это были деньги его деда. А потом это громаднейшее, захватывающее воображение, вызвавшее много пересудов состояние перешло к нему, все, полностью, огибая, не касаясь его сибаритствовавших никчемных родителей. Оно было завещано трехлетнему Брэнту Ньюкому II — Ньюкомом I был его дед — маленькому забитому ребенку, который рос окруженный стариками и тишиной. Как же хорошо он помнил эту тишину! Целую вечность он не решался нарушить эту самую тишину. Если вдруг он всхлипывал или только начинал смеяться, его немедленно подбирала и уносила куда-нибудь подальше его нянька, шепча ему на ухо, что дедушка старенький и не любит шума. Довольно скоро он это понял, и ему уже не требовалось постоянно напоминать, чтобы он не шумел.