Перестань считать, что они от тебя отдельно. Представь себе, что это часть тела.
Ладно, поглядим. Вот у меня рука. Вот запястье. На запястье застегнут браслет. Чувствую тяжесть часов. Давление браслета. Браслет нагревается. И часы начинают светиться…
Меня окружает миллион сверкающих точек. Они танцуют вокруг. Обволакивают меня. Согревают.
Мне больше не холодно. Давлению конец. Видно как днем.
Мы спускаемся все ниже. И попадаем в волшебную страну. Со мной такое в первый раз. Почему же мне кажется, что так и надо, словно бы я вернулся домой?
Потому что это и был твой дом. Джек, мы все родом из океана.
Да, но это было довольно давно. На какой мы глубине?
Пятьдесят футов. Без часов ты бы тут ничего не видел.
Внезапно я оказываюсь в гуще цвета и движения. Триста, четыреста, пятьсот рыбин. Поперек морды у них ярко-желтая полоса. Каждая рыба весит фунтов пятьдесят. Огромная стая на экскурсии, а я для них занятный экспонат. Наматывают круги.
Эй, Эко! Это кто?
Сериолы.
Они людей не едят?
Нет. Просто им интересно.
Рыбины уносятся прочь с той же скоростью, с которой приплыли. Приближается крупная приплюснутая тень. В длину футов пять. Красновато-коричневый панцирь. Лапы-ласты с двумя когтями. На суше, наверное, была бы страшно неповоротлива. В воде — воплощение грации.
Морская черепаха-каретта, информирует меня Эко.
Она подплывает к черепахе, и та обнюхивает ее массивным тупым рылом. Эко хватается за панцирь и несется вниз, словно с горки.
Исчезающие виды. Им негде жить. Этой черепахе больше двухсот лет. Она десять раз проплыла вокруг света. Поздоровайся с ней.
Я пытаюсь. Не выходит. Мы не полиглоты.
Извини, Эко, я не знаю черепашьего. Не умею говорить со зверями. Что-то мне никак.
Очень даже «как». Это проще простого.
У меня нет этих частот в диапазоне. Так что там говорит твоя приятельница?
Она ничего не говорит. Она просто живет жизнью морской черепахи-каретты.
Ну тогда я ничего особенного не теряю.
Надо бороться с манией величия. На самом деле люди — отвратительное племя. Нам была дана великая сила, а мы обошлись с ней по-идиотски.
Что же мы натворили?
В семидесяти футах под поверхностью Атлантики я чувствую, как Эко с горечью и гневом отвечает, помедлив:
Все погубили. Морские черепахи такого никогда бы не сделали.
Как именно мы все погубили? Что мы сделали и кто виноват?
Но Эко не отвечает. Как уже не ответила за эти несколько дней тренировок на множество моих вопросов — в том числе кто я такой и кто мои родители.
Она ныряет еще глубже. Черепаха уплывает, длинный хвост так и вьется.
Мне жалко, что она уплыла. В этой кроткой великанше было что-то утешительное.
Кстати, о великанах. Из черных глубин на нас уставилось что-то огромное! Что-то вроде утонувшего бревна Совершенно не к месту на этой подводной детской площадке. Слишком прямое. Слишком твердое. Из темного железа. Эко, что это?
Зенитное орудие. Добро пожаловать на Атлантическое кладбище.
Громадный старый танкер лежит на песке кверху дном. Бак уцелел, зато корма — словно швейцарский сыр. Что оставляет такие дыры в толстой стальной обшивке?
Торпеды. В этих водах охотились немецкие подлодки.
Подплываем поближе. Завораживающая помесь смерти и возрождения. Корабль-призрак оказался океану очень кстати. На холодном стальном скелете полыхают актинии — с белыми, оранжевыми, пурпурными щупальцами. Кругом кишат рыбы, они снуют в дырах в обшивке, ведущих в просторные тайные покои.
Останки танкера кажутся до странности одухотворенными. Кому ведомы страдания и муки людей, которые утонули вместе с судном? Теперь они покоятся с миром. Тишина братской могилы на глубине сто футов. Когда мы проплываем мимо, громадный омар склоняет голову с усиками, словно охваченный священным трепетом. Ржавые цистерны превратились в высокие своды соборов, где собирается паства из моллюсков в темных рясах. Трубы машинного отделения — мрачные кельи анахоретов-ракообразных.
Загляните в словарь, приятель, но не прямо сейчас. Прямо сейчас я кое-что заметил. В темной дыре. Яркий отблеск серебра. Подводный клад! Затонувшие сокровища! Сую руку в дыру, чтобы его схватить.
Не надо, предупреждает Эко. Без пальцев останешься.
Выдергиваю руку из дыры. Вовремя. Из дыры показывается крупная водяная змея. Крайне недовольная тем, что ее побеспокоили. Четырехфутовое чудовище. Без чешуи. Угольно-черная кожа. Верхняя челюсть нависает над нижней. Разевает пасть и показывает острые как бритвы зубы.
Морской угорь, говорит Эко. Глубоководный хищник.
По-моему, он был бы рад закусить моей рукой. А как ты догадалась, что он там?
Не понимаю, почему ты не догадался.
Молча плывем рядом. Осматриваем корабль. Таращимся на осьминога. Я теряю счет времени. Мне еще никогда не было так интересно.
Скоро нам пора наверх. Тебе тут нравится?
В жизни не видел такой красоты.
Я тоже.
Что-то в ее ответе не то.
Эко, а там, откуда ты, вы это часто делаете?
Нет возможности.
Почему?
Мы все погубили.
Как так?
Ничего подобного не осталось. Ни красоты. Ни разнообразия. Все кончилось. Не осталось ничего дикого. Ничего свободного. Все животные растут на фермах.
Я говорю не о суше. А о морских глубинах.
Я тоже. Они в основном пусты. Отравлены. Бурые водоросли и медузы. Все остальное выращивается искусственно и под охраной.
Даже на дне океана?!
Эко рассматривает панораму океанской жизни, словно музейную витрину. На минуту на ее лице появляется горечь. Больше, чем горечь. Раскаяние? Уж не угрызения ли совести?
Джек, пора наверх. У нас кончается кислород. Только не спеши.
Начинаем всплывать. Ой, что это? Чувствую зловещий трепет. Будто электрический ток. Чистейшая телепатическая ненависть. И тут я ее вижу. Семифутовая тень. Кружит вокруг нас. Эко!
Песчаная тигровая акула. Не бойся.
Не бояться акулы?!
Они редко бросаются на людей.
Могла бы подобрать и более утешительное слово, чем «редко». Насколько редко?