— Спасибо, мы будем иметь это в виду, — сказал Джон. Он оттолкнулся от причала веслом и погрузил его в черные речные воды. Вскоре лодочный сарай почти исчез в темноте, и пирога заскользила по холодной полуночной глади широкой и мощной реки Гудзон.
Они держались западного берега. Жутковатые крики птиц доносились от залитых лунным светом деревьев и раскатывались эхом по недвижной поверхности воды, точно воинственный клич индейцев, так что Джон немедленно вообразил себя персонажем из какого-нибудь романа Джеймса Фенимора Купера, вроде «Последнего из могикан». Книгу он на самом деле не читал, зато видел кино. Крутой такой фильмец. В отличие от брата, любителя приключений и дикой природы, Филиппа была девочка истинно городская и более начитанная. Она опасливо поеживалась на корме и думала о гоблинах, об учителе Икабоде Крэйне из новеллы Вашингтона Ирвинга и об ужасном безголовом всаднике, который его преследовал.
— Самая неприятная переделка в моей жизни, — пробормотала Филиппа и испуганно задрала голову, поскольку по нависшему над водой дереву мелькнула огромная тень. Девочка затаила дыхание, смутно ожидая, что с ветки в пирогу того гляди спрыгнет кровожадный индеец Джо.
— Держи себя в руках, — велел Джон.
— Руки коротки, — мрачно пошутила Филиппа. Она и без того обняла себя обеими руками, потому что ее колотила дрожь. — Ну и холодрыга.
Джон стал грести быстрее. Сестра права. Жуть как холодно. Он был рад, что должен грести. Работая физически, ни за что не замерзнешь.
Прошел целый час. Наконец, прямо по курсу фонарь высветил поросший густым кустарником холм высотой метров тридцать. Джон направил пирогу через некое подобие крепостных ворот и затем подплыл к берегу. Выскочив на мелководье, близнецы бережно вытянули лодку на берег и спрятали между кустами. Тут же — словно вместо приветствия — заухала сова. Когда их глаза привыкли к темноте, дети начали различать на холме силуэт замка, настоящего шотландского замка. В окне самой высокой угловой башни мерцал свет.
Прихватив второй фонарь, Джон пробрался через кусты и, выйдя на тропинку, двинулся вверх по крутому склону. Филиппа послушно шла следом за братом, но возле разводного моста, недовольно фыркнув, остановилась.
— Без зубчика чеснока и серебряного распятия я дальше не пойду, — прошипела она в спину брату. — Хорошо бы, конечно, еще иметь молоток и несколько острых кольев. Лодочник был прав.
Привидения отсюда не вылезают — это написано по всему острову огромными неоновыми буквами, вместо рекламы. Откуда вообще посреди Гудзона взялся этот жуткий шотландский замок? Бред какой-то.
— А где еще прикажешь искать Дыббакса? — сердито спросил Джон. — Если Дыббакс действительно находится на этом острове, он наверняка в замке. Здесь, кроме замка, и нет ничего…
— А если его здесь нет? Тогда что? Я совсем не мечтаю познакомиться с местными жителями. Да на любом кладбище приятнее, чем на острове Баннерманна!
— Успокойся, — сказал Джон, который был перепуган не меньше, чем его сестра, но лучше это скрывал. — Давай сделаем так: ты останешься здесь, я схожу посмотрю, здесь ли Дыббакс, а потом мы сразу поедем домой. Хорошо?
— Хочешь бросить меня здесь одну? — Филиппа посветила на стену замка прямо перед собой. — Ни за что. Я иду с тобой.
— Отлично, — обрадовался Джон, не имевший большого желания идти в замок в одиночку.
Они миновали разводной мост и прошли под гербом и опускающейся решеткой. Оказавшись перед деревянной дверью, такой огромной, словно за ней начинался туннель подземки, Джон занес было кулак, чтобы постучать, но тут же одумался.
— В чем дело? — спросила Филиппа.
— Дело в том, что тут открыто, — сказал Джон, толкая дверь. Она открылась с оглушительным, скрипом.
В просторном зале стояли латы, к ним был прислонен огромный топор. За латами виднелся старинный церковный орган, который без всякого постороннего вмешательства издавал высокий протяжный звук. У Джона перехватило дух.
— Тут есть кто-нибудь? — спросил он, обращаясь к скамье, где должен был сидеть органист.
Филиппа подошла поближе к органу и немедленно поняла, откуда исходит звук.
— В одной из труб воет ветер, — объяснила она. — Вот и все.
Она обернулась, но Джона позади нее уже не было. Он стоял на пороге большой гостиной, и что-то в этой гостиной привело его в такой ужас, что кровь застыла в жилах у Филиппы от одного взгляда на лицо брата.
— Смотри, — прошептал он.
Смотреть было страшно, но любопытство тянуло и тянуло ее вперед, пока она не очутилась рядом с Джоном и не заглянула в гостиную. На кушетке перед огромным пустым камином сидел старик или кто-то очень похожий на старика, некое существо во фраке, полосатых штанах, жилете, коротких гетрах, рубашке и галстуке. Спит или умер? Но больше всего близнецов пугала непомерная волосатость старика, и лишь через несколько секунд Филиппа сообразила, что это все-таки не человек, а большая обезьяна.
— Он правда мертвый? — шепотом спросила девочка.
— Хотелось бы надеяться, — ответил Джон. — Уж больно неохота объяснять горилле, зачем мы приперлись к ней в дом глухой ночью без приглашения. — Он вопросительно взглянул на сестру. — Ведь это горилла, да?
— Не знаю. Я никогда не видела горилл так близко. Да еще во фраке.
Тут они оба вздрогнули и ойкнули, поскольку за их спинами раздался громкий хлопок. Вернувшись к входной двери, близнецы обнаружили, что она закрылась.
— Думаешь, это тоже наделал ветер? И дверь захлопнул, и на органе играет? — спросил Джон, едва дыша, и кивнул на орган, который по-прежнему свистел, как чайник, выводя высокую дрожащую трель.
— Искренне на это рассчитываю, — ответила Филиппа и вздрогнула, потому что отчетливо почувствовала, как мимо нее пронеслось нечто легкое, вроде паутинки или прозрачной ткани, и она услышала голос невидимой девочки, который нашептывал ей в самое ухо плохо различимые слова.
Тут зазвучала настоящая музыка, и близнецы поняли, что захлопнувшуюся дверь и одну бесконечную ноту, конечно, можно списать на ветер, но вряд ли ветер способен сыграть целиком Токкату и фугу ре минор Иоганна Себастьяна Баха.
— Пошли отсюда, — сказала Филиппа и схватилась за ручку двери. — Пошли, пока не проснулась эта странная обезьяна.
Но дверь была крепко заперта.
Не на шутку перепуганные близнецы тянули ручку изо всех сил. Вдруг старинный орган замолчал — так же внезапно, как заиграл, — и в тишине они услышали издевательский мальчишеский хохот. Мгновение спустя занавес позади органа отъехал в сторону, и появился Дыббакс. Он все еще хихикал — без всякого сочувствия к Джону и Филиппе, лишь радуясь собственной злой шутке.
— Вы бы на себя посмотрели! Жаль, у меня нет фотоаппарата. Клянусь, у вас был такой вид, словно вы оборотня увидели! Вот умора! — Он опять расхохотался.