– Разве я сказал «несколько»? – спросил Ньютон.– Я имел в виду, что здесь много гугенотов.– Он взял лист бумаги, на котором имелось два списка.– На Монетном дворе: мистер Фокье, мистер Колиньи, отвечающий за пробы металлов, мистер Валери, плавильщик, мистер Бейль, чеканщик. Во внутренней округе: майор Морней, капитан Лакост, капитан Мартин, сержант Роэн, капралы Казен и Ласко, привратники Пуджейд, Дюри, Ниммо и Лестрейд. Есть и другие, о которых мы пока не знаем. Тех, кто спасался в Англии начиная с тысяча шестьсот восемьдесят пятого года, после отмены Нантского эдикта, найти гораздо легче, чем те семьи, что находились здесь после поражения в Ла-Рошели в тысяча шестьсот двадцать девятом году. Майор Морней родился в Англии. Как и мистер Бейль, чеканщик. Вероятно, они являются более слабыми звеньями в цепи гугенотов, поскольку они англичане в большей степени, чем французы.
– Так вы полагаете, что они готовят заговор? Они могли убить Дэниела Мерсера и мистера Кеннеди?
– Я не сторонник пустых теорий. Нам необходимо кое-что выяснить. Многое связывает французских протестантов и гугенотов с миром алхимии. Но я не верю, что гугеноты относятся к алхимии с большим уважением, чем я сам.
– Вполне возможно, – ответил я.– А как насчет тамплиеров, о которых говорил ваш друг из Королевского общества, мистер Пепис, когда мы с ним обедали? Разве тамплиеры не французы? Вдруг гугеноты являются наследниками тайн тамплиеров. Разве это не достаточный мотив для убийства? Мне кажется, вокруг этих смертей слишком много тайн.
– Хватит, хватит, – проворчал Ньютон.– Ваши предположения вызывают у меня тревогу.
– Так что мне следует делать?
– Мы должны следить за гугенотами, – сказал Ньютон.– И надеяться, что они сами себя выдадут. В особенности майор Морней. Чем больше мы о нем узнаем, тем легче нам будет на следующем допросе. Он не так силен духом, как сержант Роэн, который, кажется, был гребцом на галере французского королевского флота. Не сомневаюсь, что сержант будет стоять до конца. А сейчас нам необходимо проявить терпение, мой дорогой друг. Торопливость не принесет нам успеха. Отношения между Монетным двором и гарнизоном сложны, как никогда. И гордиев узел необходимо развязать, если мы хотим воспользоваться веревкой.
В течение следующих трех недель я работал с сетью агентов Ньютона, которые следили за гугенотами Тауэра. Морней часто посещал дом лорда Эшли на Стрэнде. Эшли принадлежал к партии вигов и был членом парламента от Пула, графство Дорсет. Сержант Роэн наведывался в суды Вестминстер-Холла. Там он присутствовал на слушаниях какого-нибудь дела, но истинной его целью были встречи с высоким священником, который давал Роэну какие-то указания. Человек этот носил большую шляпу с черной атласной лентой и длинный розовый шарф. Кривоногий, с крепкой бычьей шеей, он оказался неуловимым, и мы потеряли его след в Саутуорке, поэтому нам еще некоторое время не удавалось установить его личность.
Пока я следил за сержантом Роэном из лавки, расположенной напротив Вестминстер-Холла, произошел любопытный эпизод, который позволил мне получше познакомиться с сержантом. После этого мое мнение о нем изменилось к лучшему.
Я лишь на мгновение отвел взгляд от сержанта, чтобы посмотреть на одну из женщин, которая часто сюда приходила. У нее были вполне официальные документы, подтверждающие, что она владеет собственным делом, хотя, конечно, она появлялась здесь совсем по другим причинам. В следующее мгновение я обнаружил, что потерял Роэна. Подумав, что шпион из меня получился никудышный, если меня способны отвлечь уличные шлюхи, я направился к центральному входу в Холл. В очередной раз заглядевшись на девок, я столкнулся с самим сержантом. А он, сообразив, что меня сюда привело, хлопнул меня по плечу, продемонстрировал неожиданную учтивость и обходительность и пригласил зайти в ближайшую таверну. Я не стал отказываться, решив, что смогу получше понять его характер и это поможет нам в дальнейшем. И я действительно многое узнал, но эти сведения меня изрядно удивили.
– Ваш мистер Ньютон – умный человек, – сказал Роэн, заказав две кружки лучшего пива.– Уж не знаю, почему он принял меня за мятежника, но отношения между мной и майором совсем не такие, как он думает. Мы с майором старые друзья – настолько старые, что способны забыть о званиях, когда начинаем ссориться, что часто случается со старыми друзьями. Когда ты с кем-то служишь, воюешь с ним бок о бок, несколько раз спасаешь ему жизнь, ты получаешь некоторые привилегии. Можно это назвать и долгом.
– Вы спасли майору Морнею жизнь?
– Не столько спас, сколько помог ему выжить. Мы попали в плен во время Флерюсского сражения во Фландрии, где воевали на стороне короля Вильгельма. То было первое поражение короля от Нидерландов. Шел тысяча шестьсот девяностый год. Французский генерал Люксембург был жестоким человеком, всех пленных приговорили к пожизненному заключению на галерах. Три дня спустя мы с майором прибыли в Дюнкерк и оказались на галере «L'Heure– use». Вы знаете, что это значит?
Я покачал головой.
– «Удача», – объяснил сержант. – Должен вам сказать, что удача редко улыбается тому, кто попадает на французскую галеру. Разрешите мне кое-что вам рассказать о галерах, мой юный друг. На галере пятьдесят скамеек для гребцов, по двадцать пять с каждой стороны, к каждой такой скамье приковано шесть рабов. Триста человек. Только тот, кто бывал на галерах, способен представить себе работу галерного раба. Я сам греб без отдыха в течение двадцати четырех часов – нас взбадривали хлысты надсмотрщиков. Если раб терял сознание, его пороли до тех пор, пока он снова не начинал грести или не умирал, после чего его тело выбрасывали акулам. Обычно нас пороли турки.
Сержант усмехнулся, вспоминая страшные времена.
– Ни один христианин не сможет так пороть человека, как турок. Веревками, вымоченными в соленой воде, они умели пробить тело до самых костей. На одной скамье всегда объединяли самого сильного и самого слабого – именно так я и познакомился с майором. Я сидел у края скамьи, а майор рядом со мной. Капитан галеры называл нас собаками, да и жили мы как собаки. Он был настоящим иезуитом и ненавидел реформистов. Однажды он приказал турку отрубить руку одному человеку, чтобы ею бить других рабов. Почему-то капитан особенно невзлюбил майора и часто приказывал жестоко его пороть. Если бы не я, майор бы умер. Я отдавал ему половину своей галеты и обмывал уксусом и соленой водой раны, чтобы остановить заражение. И он выжил. Мы пережили множество трудностей: летнюю жару и зимний холод, избиения, голод, обстрелы. Однажды в нашу галеру попал заряд картечи – длинная жестяная коробка, наполненная обрывками цепей и осколками металла, которая помещается в жерло пушки. Треть всех находившихся на галере была разорвана на куски. И всех раненых выбросили за борт. Два года мы с майором выживали на этом проклятом католическом корабле. Однажды вы спросили, почему я так ненавижу католиков. Вот вам ответ: нас посетила настоятельница ордена католических сестер и предложила нам свободу, если мы откажемся от своей веры. Многие из нас так и поступили, но очень скоро выяснилось, что она нам солгала, поскольку не в ее силах было дать нам свободу. Это капитан подал ей такую идею – видимо, он так пошутил. Два года, друг мой. На галерах это целая жизнь. Нам казалось, что наши страдания никогда не закончатся. Но потом наступил день битвы. Адмирал Расселл, да благословит его Бог, разбил французов, наш корабль был захвачен, и мы обрели свободу.