Я хорошо пообедала. Папа привез из ресторана мои любимые мексиканские блюда. Затем поехал за Эммой. Потом они с мамой пойдут обедать, а мы с Эммой будем смотреть наше кино. Они привезли пять пленок. Мы выбрали «Разиню» и уселись смотреть. Мое зрение к этому моменту почти полностью пришло в норму.
Как только родители ушли, мы выключили звук.
— Итак? Мне никак нельзя остаться на ночь?
— Никак, — подтвердила я. — Но сейчас ты здесь, и ничто нам не мешает побродить по клинике. Может, что-нибудь обнаружим.
Мы вышли в коридор. Я показала ей все, что мы уже видели с мамой. Джин была на дежурстве; она сидела за своим столом и какое-то время наблюдала за нами. Потом пошла в мою комнату перестелить постель. Мы поспешили в конец коридора.
— Вот где это должно быть, — показала я.
— Но где же комната, в которую тебя положили вначале, с желтыми цветочками на обоях? — спросила Эмма.
— Да, сначала надо найти ее. Давай проверим все комнаты.
Мы стали заглядывать во все комнаты подряд. Впрочем, некоторые из них были закрыты. В остальных все выглядело вполне обыденно. Обескураженные, мы вернулись в мою комнату.
— Может, болезнь действительно повлияла на мою память, — вздохнула я. — В конце концов, не все выходные мы проводили вместе. Возможно, объяснение, которое дали родители, верное, несмотря на его нелепость.
— Может быть, — пожала плечами Эмма. — Я уже привыкла с подозрением относиться ко всему, что мне говорят взрослые! Мои предки постоянно что-то скрывают от меня «для моего же блага». Тем не менее тут есть несколько закрытых комнат; не исключено, та комната все же существует.
Мы закончили смотреть кино, потом вернулся папа и повез Эмму домой. Мне дали мое снотворное, и я его выпила, надеясь, что меня не будут мучить кошмары.
Когда я проснулась, было уже утро. В комнате находилась дневная сиделка — Мона. Мое зрение полностью восстановилось. Мона предложила мне принять душ, пока она принесет завтрак.
На моих часах было 6:15.
Я быстро приняла душ. Мона все не возвращалась, и я выглянула в коридор. Все тихо. И тут одна из дверей в конце коридора открылась, и оттуда выскочил доктор Муллен. Он вошел в комнату на противоположной стороне и закрыл за собой дверь. Я сразу сообразила, что эта комната до сих пор была заперта. Может, именно там они держат девочку? Я еще раз огляделась и осторожно выскользнула за дверь.
Комната, из которой вышел доктор Муллен, оказалась рабочим кабинетом, и выглядел он так, будто там только что побывали грабители. Везде были разбросаны какие-то бумаги, коробки с бумагами громоздились одна на другой, ящики шкафов не задвигались из-за торчавших оттуда бумаг.
Я подошла к столу. Сама не знаю почему. Не мог же он там прятать девочку. Но я чувствовала: здесь должно находиться что-то важное. Стол был завален бумагами и папками, а посредине лежал толстый журнал для записей. На раскрытой странице мое внимание привлекла дата: 1 ноября, 13 лет назад.
«Время смерти: 10:15».
Я стала внимательно читать. Все какие-то непонятные медицинские термины. Я глубоко вздохнула, оглянулась на дверь и стала листать страницы. Год спустя. Запись: «Время смерти: 1:05». И пометка: «Объекты могут не выжить из-за отсутствия мозговой активности».
Кто эти «объекты»? Почему они умирают? Это пациенты? И что означает «отсутствие мозговой активности»?
Я быстро листала страницы. Новые даты. Они мне ни о чем не говорят. Я слишком нервничала, чтобы оставаться в комнате дольше, поэтому попыталась найти страницу, на которой был раскрыт журнал, когда я вошла, но не смогла. Если меня застанут здесь, как я объясню свое присутствие? Пора выбираться. Я выскочила из комнаты и двинулась по коридору. Из другой комнаты вышел доктор Мул лен.
— Привет, Миранда, — весело приветствовал меня он. — Куда направляешься?
— Никуда, — ответила я. — Просто мне скучно.
— Ничего, скоро ты выйдешь отсюда.
Он повернулся и поспешил в свой кабинет. Я побежала к себе в комнату. Вскоре появилась Мона с завтраком. Уплетая оладьи, я размышляла над тем, что видела. В общем-то ничего особенного. Какие-нибудь записи экспериментов над лабораторными крысами. Возможно, мама права — опухоль влияет на работу мозга, и я начинаю воображать невесть что, у меня появляются галлюцинации и развивается паранойя.
Я решила перестать волноваться из-за всей этой чепухи и сосредоточиться исключительно на выздоровлении, как мне велел доктор. Пожалуй, еще порция оладий очень кстати в моем положении. Я высунула голову из-за двери и увидела Мону, которая как раз заходила в комнату в дальнем конце коридора. В руках у нее был комплект постельного белья.
— Мона! — крикнула я, пытаясь догнать ее, даже не надев тапочек.
Она обернулась, когда я уже подбегала к ней, и быстро захлопнула дверь. И все же я успела рассмотреть в дверном проеме за ее спиной синие обои в желтый цветочек. У меня перехватило дыхание.
— Да? — спросила она.
— Я... хочу еще оладий, — выдавила я из себя.
— Прекрасно. Сейчас принесу.
Я продолжала стоять, уставившись на нее.
— А ну быстро в постель! Посмотри, ты же босиком!
— Да-да. В постель. Уже бегу, — пробормотала я и кинулась в свою комнату.
Там я сразу же позвонила Эмме.
Конечно, я ее разбудила, она была сонная, а я говорила слишком быстро, и потребовалось несколько минут, чтобы она меня поняла.
— Что ты собираешься делать? — спросила она.
— Не знаю, — ответила я, засовывая ноги в шлепанцы. — Наверно, пойду на разведку. Что мне еще остается?
— Я буду тебя сопровождать. По телефону, разумеется.
— Отличная мысль, — одобрила я, направляясь к двери, прижимая к уху телефон.
Выглянула наружу.
— Путь свободен.
— Тогда пойди и еще раз проверь стену, за которой, по-твоему, должна быть комната. Если ты оказалась права насчет желтых цветочков, то, наверно, права и насчет остального.
Я поспешила в конец коридора и стала внимательно изучать стену, которая якобы была дверью.
— Самая обычная стена, — сообщила я Эмме.
— Нет ли там каких-нибудь кнопок? — спросила она.
Я стала шарить руками по краям стены и внезапно на что-то наткнулась. Кнопка была того же цвета, что и стена, и лишь чуть-чуть выступала над поверхностью. Я нажала на нее, и стена бесшумно сдвинулась.
— Эмма, — прошептала я. — Я вхожу.
— Поскольку ты сейчас говоришь со мной, значит, это не сон. Если только мы обе не спим, — сказала мне в трубку Эмма. — Что ты видишь?