— Я не понимаю, к чему ты говоришь все это? — осторожно спросила Маренн. — Какое все это имеет отношение к тому вопросу, который я задала. Я спросила, откуда ты знаешь доктора Мартина и как давно? И еще есть ли у тебя успокоительные таблетки, которые прописывает доктор Бруннер. Если есть — отдай мне. Иначе Мюллер произведет обыск, и тебе все равно придется расстаться с ними, а у Алика будут неприятности. Причем здесь Гейдрих?
— Потому что из-за него мне пришлось принимать эти таблетки, — Ирма опустилась в кресло и всхлипнула, закрыв лицо руками. — А познакомила меня с доктором та самая Анна фон Блюхер, с которой Отто встречался до того, как снова встретил тебя. Она каждый день ужинала вместе с нами, она все знала о моих переживаниях…
— Анна фон Блюхер сначала познакомила тебя с личным доктором отца, не подозревая, что за лекарство он прописыва-ет, а потом сама стала его жертвой, — Маренн покачала головой. — Вот так бумеранг получился.
— А что с ней? — Ирма с тревогой взглянула на нее. — Она заболела?
— Не просто заболела. Мюллер сегодня сообщил мне, что она, оказывается, в сумасшедшем доме, где-то в Швейцарии. Это могло произойти и с тобой. Если бы я постоянно не боролась с твоей депрессией, постоянно спрашивая себя, откуда она берется. А ты даже не обмолвилась мне о таблетках.
— Я боялась, — призналась Ирма и снова всхлипнула. — Алик ничего не знает. Не о таблетках, не о том, что я посещала доктора Мартина. Он же так прочно привязал меня к себе, что заставлял меня рассказывать ему о женщинах, которых я знаю, есть ли у них душевные проблемы, возможно, они переживают какие-то неприятности. Вынуждал меня советовать обратиться к нему, а за это делал скидку на лекарство, ведь у меня нет собственных средств, и хотя Алик ни в чем не ограничивает, он мог заметить, что деньги куда-то утекают. А это грозило бы лишением лекарства. А без него я не могу существовать — ни спать, ни есть, меня мучают сильные головные боли.
— Это уже зависимость, Ирма, — Маренн тяжело вздохнула. — Но с этим надо бороться. С этим можно бороться, поверь мне.
— Я устала, — Ирма как-то равнодушно покачала головой. — Ты никогда не спрашивала, но тогда, когда мы встретились с тобой, ты, верно, и сама догадалась. Я была любовницей Гейдриха. Одной из его любовниц. Хотя до поры до времени даже не догадывалась, что я не одна.
В ее голосе звучала явная горечь. Она откинула голову назад и, закрыв глаза, сжала пальцами виски.
— Он сделал меня несчастной, Маренн. Он разбил мою жизнь.
Маренн встала с кресла, подошла к Ирме, ласково провела рукой по ее волосам, успокаивая. Ирма взяла ее руку и прижала к своей щеке. Маренн почувствовала, что она влажная от слез. Да, она догадывалась, что Ирма хранит в себе какую-то душевную травму, которая служит постоянным источником нервных расстройств, и, наблюдая за Ирмой, еще в тридцать восьмом году предположила, что связана эта травма с Гейдрихом. Но ни разу ей прежде не удавалось вызвать подругу на откровенность. Теперь Ирма решила сама все рассказать.
— Это случилось давно, — тихо произнесла она. — Вскоре после прихода фюрера к власти. Для нас с Аликом наконец-то наступило более или менее благополучное время. Он поступил на службу, у нас появились деньги, дом, налаживалась нормальная жизнь. Я даже постепенно стала забывать весь ужас от потери ребенка, нашего сына, который умер от голода в Киле, когда мы были совсем молодыми, сами-то почти дети. Мы жили в подворотне, в прямом смысле, нас приютила дворничиха одного из домов. У нас ничего не было. Мне даже не во что было запеленать малыша, кормить его — у меня пропало молоко. Алик пытался раздобыть хоть какое-то питание, чтобы я могла кормить мальчика. В том районе жили богатые евреи, они ему ничего не дали. И наш ребенок умер. Ты знаешь, что Алик сам вырос на улице, он никогда не знал родителей, уже подростком начал работать в Кильском порту. Я родилась в хорошей семье, отец офицер. Он погиб на фронте в пятнадцатом году, а мать спустя два года умерла от воспаления легких. Меня с детства учили музыке и пению, потому, когда я осталась одна, чтобы заработать на жизнь, пела в одной из Кильских пивнушек. Ну а с певичкой, какие церемонии? Со мной и не церемонились, во всех смыслах. Я была воспитана в строгости, потому тяжело переживала все, что уличным девкам — раз плюнуть, тогда уже у меня начались расстройства, стала болеть голова. Но ради того, чтобы не умереть с голоду, мне приходилось терпеть. Алик часто заходил в эту пивнушку с друзьями-докерами, там мы с ним и познакомились. Однажды вечером после моего выступления он подошел к сцепе, взял меня на руки и, можно сказать, больше не отпускал — в прямом смысле. В тридцать первом году Алик познакомился с Гейдрихом. А в тридцать четвертом возглавил отдел в СД. Все изменилось к лучшему, я очень надеялась, что у нас будет нормальная семья. Снова хотела иметь детей, даже перенесла несколько операций — здоровье мое, от природы слабое, совсем пошатнулось после всех превратностей портовой жизни. Ребенка я получила, пять месяцев носила в себе, но отцом его уже стал не Алик.
Она прервала свой рассказ, налила коньяк в рюмку, залпом выпила, закурила сигарету, потом бросила ее в пепельницу, съежилась. Маренн почувствовала, что она вся дрожит. Обняв подругу, она прислонила ее голову к себе.
— Не надо, не надо, не рассказывай. Я и так все понимаю.
— Нет, я уж расскажу, — Ирма упрямо мотнула головой. — Когда-то же надо. Не могу же я годами носить все это в себе. По-настоящему близких людей у меня только двое — Алик и ты, кому же мне еще рассказать, как не тебе. Во-первых, Гейдрих не разрешил Алику официально жениться на мне, счел мое происхождение сомнительным, а ты знаешь, для бракосочетания необходима санкция руководства. На самом деле, все мои предки жили в Германии, и все они немцы, без всяких примесей, просто Гейдрих не хотел, чтобы Алик на мне женился. У него были другие планы. На мой счет, конечно. Я даже не поняла, что он давно уже приметил меня. Только, как говорится, руки не доходили. Прежде чем отдать меня Алику, он желал попользоваться сам. Тем более что ему известно, что в Киле я считалась девушкой весьма легкого поведения. Он отправил Алика в командировку, и однажды вечером, когда я была одна, приехал ко мне. Он меня изнасиловал, Маренн. Я сопротивлялась, плакала, умоляла, звала на помощь. Но он только смеялся надо мной. Годы потом я с содроганием вспоминала отвратительные подробности этого вечера. Когда Алик вернулся, я ничего не сказала ему, боялась за его карьеру. Боялась, что Гейдрих просто убьет его. Потом он приезжал ко мне всякий раз, когда Алика не было дома. Он нарочно поручал ему задания, требовавшие отлучки из Берлина, и проводил это время со мной. Он больше уже не был грубым. Он разыгрывал влюбленного. Клялся в своих чувствах, обещал развестись с Липой. Он хотел не только власти над моим телом, но и над душой. Хотел завладеть моим сердцем и окончательно отнять меня у Алика. Он знал, как Алик меня любит. Это был его любимый стиль во всем — и в отношениях с женщинами, и на службе. Как политика в протекторате — и кнут, и пряник. И я должна признаться, он почти добился своего, — Ирма опустила голову. — Клятвами, манерами, которые всегда появлялись, когда он этого хотел, обаянием, силой, привлекательностью он заставил меня забыть страх и разбудил во мне симпатию. Конечно, я тщательно скрывала свое увлечение, но уже начинала мечтать о будущей жизни с шефом СД, — она горько усмехнулась. — Он мне и в самом деле начал казаться тем, кем хотел быть для меня — белокурым арийским богом — покорителем, всегда первым, всегда лучшим во всем, настоящим мужчиной. Я проклинала Лину и желала, чтобы она исчезла с лица земли. Я не понимала тогда, как она несчастна. Он бросил меня, конечно. И весьма скоро. Бросил так же, как и появился. В один день. Я вдруг перестала интересовать его, или ему просто надоело играть роль. Он добился своего, понял, что я его люблю, буду страдать. И этого ему было вполне достаточно. Он увлекся другой. Новой, еще непокоренной. Все это было для него как спорт, как его любимое фехтование или скачки. Он никогда не останавливался на достигнутом. И он не ошибся — я сильно страдала. Мне тяжело было скрывать чувства. К тому же я поняла, что жду ребенка, — голос Ирмы снова задрожал. — Пять месяцев я мучилась, унижалась, старалась вернуть его. Караулила его машину, следила за ним. Не могла дождаться, пока Алик уйдет из дома, чтобы снова начать поиск. Конечно, Алик не мог не замечать, что от нашей прежней счастливой жизни не осталось и следа. Мне тяжело стало разыгрывать любовь, которая, как казалось тогда, умерла. Но он молчал. И молчит до сих пор. Ни словом, никогда, ни разу он не упрекнул меня, не обмолвился о тех чувствах, которые испытывал тогда. Он всегда меня жалел и берег. А я… Я опустилась до того, что бегала за Гейдрихом по публичным домам, где тот развлекался с проститутками. Они все вместе хохотали надо мной. Он подавал пример, наслаждаясь моим унижением. Когда я поняла, что он просто издевается надо мной, я думала, что лишусь рассудка от горя. Но все-таки нашла в себе силы прекратить все это. Сама избавилась от ребенка, потому что не могла себе представить, как бы преподнесла такой сюрприз Алику. Думаю, что, скорее всего, он бы принял и ребенка, и снова промолчал. И даже считал бы его своим. Но я не могла допустить подобного. Мне была противна сама мысль о вранье. Уже тогда я понимала, что Алик все знает, знает и терпит, ради меня. Потом мы стали ездить ужинать в рестораны. Там я снова стала видеть Гейдриха. Он приезжал с Линой и разными другими женщинами. Он вел себя так, как будто ничего не случилось. Я нашла в себе силы, чтобы уже спокойно воспринимать его появления и даже улыбаться ему. Но дома одна истерика следовала за другой. Один раз я сорвалась в присутствии Анны фон Блюхер, которую тогда водил с собой Отто. Она сделала большие глаза и стала убеждать меня, что надо лечиться. И немедленно порекомендовала мне своего личного доктора, этого Мартина. Повершишь ли ты, — Ирма вскинула на Маренн заплаканные глаза. — Я не обращалась к нему. Он сам меня нашел. Сам приехал ко мне домой и стал предлагать лечение. Сначала я отказывалась, но он проявил настойчивость. У меня не было денег, я сказала, что должна обратиться к мужу. Но он объяснил, что это пока делать необязательно, и первую коробку выписал мне бесплатно. Я их попробовала, а затем уже не могла отказаться.