Когда в виртуальном пространстве стало одним фантомом меньше, Мищенко вновь обратил свой взгляд к Дитриху:
– Ты веришь ему?
– Нет, – лтветил Координатор. – Не исключено, что Гревс ведет двойную игру, но за ним присмотрят.
– А сами мы не могли помочь Инге найти Рощина?
– Нет. Она, к сожалению, не доверяет никому. Причина – давняя психологическая травма. Кроме Найджела, долгое время занимавшегося подготовкой боевых мнемоников, пожалуй, никто не справится с задачей скрытой поддержки ее поисков. Ты должен понимать: нам сейчас жизненно необходимы координаты второй базы терраформеров.
– Любой ценой?
– Не перегибай, Сергей Дмитриевич. Я знал лейтенанта Долматову еще в период ее обучения. Ты не мнемоник [58] , и тебе сложно понять, как между избыточно имплантированными людьми вдруг возникает тесная духовная взаимосвязь. Инга не повернет назад, пока не найдет Вадима, либо совершенно не измотает себя.
– Я еще не забыл что такое любовь, Дитрих. Согласись – нормальное человеческое чувство, без всяких там «избыточных имплантаций».
– У мнемоников чувство духовной близости намного сильнее. Понятие «любовь» уже не описывает всей сложности возникающей привязанности. Ты лично общался с Ингой?
– Да, она упрямая. И слишком порывистая.
– Значит, понимаешь, что девочка не отступит в поисках?
– Пожалуй, ты прав. – Мищенко вздохнул.
– Все данные, полученные по механоформам, уже обработаны в Логрисе. – Дитрих вернулся к основной теме. – Три ударных флота Содружества сейчас развивают атаку на систему их базирования. Будет применена аннигиляционная установка «Свет». Тут без вариантов. Механоформы идентифицировали нас как нового противника. Имеющаяся у них технология молекулярной репликации не оставляет шансов на длительное противостояние. Либо мы действуем решительно, без иллюзий, и закрепляем успех твоей эскадры, либо начнется полномасштабная война с малоизвестным и крайне опасным врагом.
– Хорошо, Дитрих. Я дам Найджелу все необходимые рекомендации и полномочия.
– Не злись.
Мищенко махнул рукой.
– Это не злость. Усталость. Едва не потерял эскадру. Все висело на волоске…
– Понимаю. Но иначе мы бы не вычислили дислокацию базы механоформ. Появись флот раньше, они бы отступили, увели репликаторы по сетке горизонталей гиперсферы и запустили бы их на полную мощность где-нибудь в глубине неисследованных секторов. Сам должен понимать.
Мищенко кивнул. Эскадра свою задачу выполнила, и сейчас его более всего заботил ход спасательной операции.
* * *
Пока Краб занимался ремонтом второго андроида, Вадим успел немного отдохнуть. Силы постепенно возвращались, но все равно он чувствовал себя скверно и неуютно.
Анализируя события нескольких проведенных на планете суток, он был вынужден признать, что эффективность его действий как боевого мнемоника, мягко говоря – минимальна.
«Неужели всёе, чему нас учили, справедливо лишь для условий созданной людьми техносферы?» – с горечью думал Рощин, наблюдая за окрестностями. Часть пути он проделал в скверном моральном и физическом состоянии, двигаясь на пределе сил. Оказывается, убежище, куда он затащил поврежденного андроида, являлось одним из многочисленных помещений полуразрушенного города инсектов, поверх которого лежало наслоение весьма странных построек, между которыми угадывались элементы исковерканной транспортной инфраструктуры.
Панорама окрестностей нагоняла жуть. Прикинув проделанный путь, Вадим с трудом представил, как он умудрился вскарабкаться сюда, еще и с грузом на плечах.
Низкое, хмурое небо распласталось над самой головой. Кажется, протяни руку, и пальцы коснутся седых, косматых облаков. Ниже – свинцовые воды реки, прорезавшей себе глубокое русло среди руин. На широких выступах недостроенного мегаполиса виднелись рощицы чахлых деревьев, роняющих тронутую первым заморозком пожухлую листву.
Снег прекратился, накрапывал дождь.
Ветер подхватывал листья и, кружа, швырял их между спиралевидными, устремленными к низким небесам зданиями.
Исковерканный непонятными искажениями городской квартал выглядел мертвым, покинутым, но стоило лишь переключиться на мысленное восприятие энергий, как иной уровень абстракций тут же стирал обманчивое впечатление. Рассудок боевого мнемоника фиксировал множество сигнатур, чуть тлеющих среди руин.
Дождь усилился. Теперь листья, отягченные влагой, уже не кружили в воздухе, а под порывами ветра стремительно проносились мимо, исчезая в сумеречных разломах улиц.
Чуждая архитектура тревожила воображение, заставляя поддерживать двойственное восприятие реальности: взглядом он фиксировал формы отдельных зданий, амысленный взор, получая данные от кибермодулей, наполнял постройки неким внутренним содержанием, отсеивал помехи, отодвигал дождливую хмарь, границы восприятия существенно расширялись, обе реальности как бы наслаивались одна на другую, формируя единое сюрреалистическое пространство. В руинах двух городов, протекала своя загадочная, непонятная жизнь…
Мысли и чувства, теснящиеся в рассудке, толкали к действию.
Он прикрыл глаза, погружаясь в пучину образов несвойственного человеку восприятия.
Дождь по-прежнему омывал руины, но теперь он выглядел, как серый шум, обилие металла в конструкциях, выстроенных репликаторами поверх разрушенного «муравейника» инсектов, сокращало радиус действия сканеров, сужая границы восприятия, словно он мысленно углублялся в мрачное, извилистое ущелье.
Во тьме рдели десятки призрачных энергоматриц обитателей Ржавой Равнины.
Опять – наблюдение, констатация фактов, без возможности как-то повлиять на окружающую техносферу.
«А чего я хочу? Манипулировать чуждыми механоформами? Нереально.
Нужно ограничить круг задач, не ставить перед собой недостижимые цели. Возможность наблюдать энергоматрицы механизмов, скрывающихся среди руин, – уже немало. Теперь неплохо бы выяснить, каков реальный радиус эффективного сканирования?»
Опасаясь известных ловушек, когда сознание мнемоника вдруг начинает выдавать желаемое за действительное, Рощин сначала определился с направлением. Представив пройденный путь, он сверился с данными навигационного чипа и начал сканирование по направлению к горному массиву.