Book.

Ведьмина радость и цветок папоротника. В цветочной части росли самые красивые из замонианских цветов в чудесном сочетании с очень редкими, экзотическими растениями. Ведьмина радость и золотая примула, бергинум и мандраголин, цветок папоротника, ангелин и вербоцвет, дальнезамонианская роза, трубчатый тюльпан, лютикерия, бархатная орхидея, болотная капуста, касафранские усы и натифтофский мох, кокосовые лепестки, Черная Сусанна и райские лилии — все это было высажено с таким вкусом и в таком безупречном порядке, что походило скорее на картину кисти какого-то знаменитого мастера-пейзажиста. Одним словом, это было место, где хотелось остаться жить навсегда.

Синяя медведица целый день проводила в хлопотах по хозяйству: кормила зверей, ухаживала за растениями в саду, а иногда рано утром уходила в лес и возвращалась только под вечер с целой корзиной спелых плодов, ягод или белых грибов. Вечером, когда она начинала готовить ужин, по всей поляне расползались аппетитнейшие ароматы.

Я наблюдал за ней, что бы она ни делала: полола ли грядки, кормила зверей или читала на лужайке перед домом — кроме всего прочего, она была еще и образованна! Я не без восторга отметил, что книга, которую она читала, была не каким-то любовным романом, а «Лексиконом подлежащих объяснению чудес, тайн и феноменов Замонии и ее окрестностей», составленным профессором Абдулом Филинчиком.

У нее был печатный экземпляр этой книги! Какая великолепная почва для долгих, глубоких научных бесед! Возможно, она тоже закончила Ночную школу. Я подвел итоги: девушка была красива, умна, образованна, любила животных, умела готовить, петь, была медведицей, и мех у нее был такого же синего цвета, как у меня. Сплошные плюсы.

Потом я стал сопровождать ее и в лесных прогулках, на безопасном расстоянии, разумеется, быстро перебегая от одного дерева к другому, как обезумевший, напуганный лесной дух. Навстречу моей красавице выходили из чащи лесные звери, они выбирались из своих укрытий повсюду, куда бы она ни шла, и ласкались к ней, а она их гладила. Белки прыгали вслед за ней с ветки на ветку, весело щебеча в такт ее шагам, большой белый олень иногда нес на своих рогах ее корзину. Казалось, все в этом лесу любили синюю медведицу, и она, надо признать, этого заслуживала. Даже самые свирепые дикие кабаны, стоило ей только приблизиться, превращались в смирных, безобидных овечек.

Я шпионил за ней теперь целый день напролет, начиная с того момента, когда она, зевая и потягиваясь, выходила рано утром на крыльцо, и до позднего вечера, когда она уже в сумерках появлялась в окошке, чтобы задуть на ночь свечу. А еще — вспоминая это, заливаюсь краской стыда — я наблюдал за ней во время утреннего купания в ручье.

Никогда в жизни не испытывал я такого странного чувства безграничного счастья, наблюдая за другим существом и — что уже совершенно непостижимо — думая о нем. А между тем чувство это росло во мне с каждым часом и с каждым днем, проведенным вблизи синей медведицы, наряду с постоянно растущим отвращением к своей собственной персоне и особенно к робости, не позволявшей мне подойти к своей избраннице. Каждое утро я обещал себе выбрать подходящий момент, выйти из леса, представиться по всей форме и сделать ей предложение. А в результате целый день проводил под листьями ревеня, как жалкий, трусливый кролик.

Однажды утром я проснулся позже обычного и в ужасе обнаружил, что медведица уже ушла в лес. Не на шутку разозлившись и обругав себя соней, я вдруг пришел к неожиданной и в общем-то не очень достойной мысли, что это отличный шанс проникнуть в частные владения моей красавицы. Прокравшись на цыпочках по поляне, я мигом взлетел на крыльцо. Первая ступенька прогнулась под непривычным весом, вздохнула и издала такой душераздирающий визг, что он был слышен, наверное, в самой глубине лесной чащи. Я замер и прислушался. Но все по-прежнему было тихо.

Непрошеный гость. Недолго думая, я шмыгнул внутрь и оказался в небольшой, но уютной кухоньке. Господи, до чего же хорошо там было! На полочках, аккуратно расставленные, стояли маленькие симпатичные чашечки, словно специально сделанные для милых, изящных лапок, рядом с ними тарелочки, совсем крохотные, почти детские, — да, все в этом доме предназначалось для существа гораздо меньше меня. Я подошел к небольшой печи и приподнял крышку маленькой симпатичной кастрюльки. О небо!

Клецки. Там в густом коричневом соусе плавало пять аккуратненьких маленьких клецек, и не успел я опомниться, как одна из них уже оказалась у меня во рту.

Ах, что это было за наслаждение! Круглый, скатанный из тончайшей картофельной муки шарик, в меру приправленный солью и шафраном, бархатистый снаружи и мягкий внутри, словно персик, с душистой начинкой из изысканного, неземного сочетания толченых сухариков, изюма и чернослива, оставляющий на языке приятно щекочущий аромат лука, муската и черного перца и тающий во рту густыми сливками. Я и не подозревал, каких высот может достичь кулинарное искусство в приготовлении такого элементарного блюда. Но это было ничто по сравнению с соусом. Он представлял собой пасту из белых грибов, которые, наверное, целый день томились на слабом огне и уварились до такой степени, что превратились в концентрат чистейшего вкуса. Сам лес с пряным запахом смолы, ароматом сосновых иголок, свежестью утренней росы и живительным соком ягод и трав расцвел у меня на языке неповторимым букетом. Я был сражен. Это превзошло все мои ожидания по поводу кулинарных способностей синей медведицы. Когда клецка, растаяв во рту, проскользнула в желудок, я вознесся на небеса истинного блаженства.

А потом вернулся на землю. Теперь медведица точно узнает, что в домике кто-то был. Что, если она запомнила, сколько клецек оставалось в кастрюльке?

Вместо пяти там плавало теперь только четыре. Какое-то глупое, слишком правильное, квадратное число! Возможно, три будет несколько гармоничнее и не вызовет подозрений.

Бог любит троицу, это все знают. Так что четвертая тут совсем ни к чему. Я и не думал, что вторая клецка может оказаться гораздо вкуснее первой, но это было именно так. Начинка у нее была из абрикоса с корицей с пикантной нотой молотого белого перца. Райское наслаждение! Я крякнул, причмокивая, готовый броситься на пол и кататься по нему, дрыгая ногами от восторга. Ничего подобного я ни разу в жизни еще не ел. Интересно, что за сюрпризы таят под своими нежными белыми шубками три оставшиеся в кастрюльке клецки? Какая разница, останется там три или две? Пожалуй, никакой. У следующей начинка оказалась из ревеневого варенья и меда. Как описать вам это блаженство! Не стоит, наверное, объяснять, что значит мед для любого из медведей, в том числе и для синего вроде меня. В самом центре картофельного шарика, защищенная двойной мантией из теста и начинки, таилась добрая, размером с лесной орех, капля чистейшего цветочного меда, которая, неожиданно оказавшись на языке, заставила меня пережить гастрономический экстаз, отчего я запрыгал и захлопал в ладоши. Я исполнил нечто вроде благодарного танца кулинарному богу, во время которого, довольно мыча и воздевая лапы к небу, скакал рядом с плитой, между делом уничтожая оставшиеся клецки (одна оказалась со сливовым джемом, другая — с творогом и брусникой). Затем я принялся вылизывать дно кастрюльки. Засунув туда целиком всю морду, я лакал соус, как изголодавшийся, измученный жаждой бродячий пес.