– Слыша обо мне, што ль, падре? – Кривой с усмешкой принял свечи, начал вытаскивать по одной.
Арчибальд повернулся к оруженосцу, который мялся за камнем:
– Ну!
Юлий, вздрогнув, бочком протиснулся между рыцарем и Алицией, принял у Бенды дары и встал рядом со священником. Тот кивнул ему:
– Обряд помнишь? – И обратился к Арчибальду: – Даже если б ты вовсе отвернулся, энц рыцарь, я бы тебя узнал. Правильно совестишься, ибо обманывая церковь, обманываешь Бога, а это невозможно. Поистине лучше бы ты сдался властям, как обещал.
– Ну уж нет. – Арчибальд поднял голову и твердо посмотрел священнику в глаза. – Чтобы меня без суда повесили за оскорбление властей? Недосуг мне было в тот момент, простите, святой отец.
– Почему же без суда? – живо вставил Канерва. – Я вам обещаю: суд будет. Вызовем пострадавшего, назначим справедливого судью, все честь честью!
Священник обернулся:
– Господин начальник городской стражи лорд Мельсон?
Канерва сделал жест, как будто снимает шляпу, и раскланялся:
– К вашим услугам!
– Не бросайтесь словами, – оборвал лорда священник. – Лучше следите за подчиненными. Ваш лейтенант насильно лишает чести девиц, а вы преследуете тех, кто дает отпор сволочи!
– Падре! – Канерва обомлел. – О чем вы? Я знаю своих людей, это благородные...
Священник широким жестом отмел возражения:
– Совершившая смертный грех самоубийства девица, которую обманом заставил меня похоронить по христианскому обряду этот рыцарь, действительно была обесчещена насильно.
– Вы всем отпеваемым под юбку заглядываете? – нахмурился лорд Мельсон.
Арчибальд посмотрел на него с насмешкой:
– Правильно, я бы на вашем месте тоже не стал просить прощения.
– Ух ты же ж, какие страсти-мордасти! – Кривой, похихикивая, сунул рыцарю и лорду по свече. – Хе-хе, а счас по-людски похороним ублюдка.
Священник взял Кривого за покатое плечо. Когда бандит оглянулся, священник указал на бревна:
– Положите рядом. И ты, сын мой.
Бенда без слов берется за один конец. Наклонившись, пятится, таща бревно за собой. Арчибальд бросается к Бенде, подхватывает бревно с другого конца, и скоро тяжелая колода лежит в центре коридора, параллельно стенам.
Кривой убрал свечи в карман, крякнув, наклонился. Уперся животом в ноги и начал сдвигать второе бревно.
– Кого хороним – кладите. – Священник отошел к Юлию, который с потерянным видом стоял в сторонке. Никто не двинулся с места.
– Эй, вы чего? – Алиция толкнула в бок стоящего рядом Канерву. – Тащите покойника и покончим с этим!
Канерва ударил девушку по руке:
– Отстань! Я мертвых не трогаю! Дура.
– Ах ты, знатная дрянь! – взвилась Алиция. – Трус! Хам! Подонок!
– Я б тож эту падаль трогать не ста, – заметил Кривой. – Пусть вон колдун перенесет.
Все, кроме Арчибальда, посмотрели на Бенду. Рыцарь молча подошел к завернутому в одеяло трупу.
Бенда тоже не двигается. Арчибальд оглядывается, однако Бенда смотрит в пол, и по пальцам пробегают синие искорки. Алиция с Канервой отступают на пару шагов, как будто их отодвигает невидимая волна, словно воздух между ними и Бендой сгустился и находиться в нем больше не получается, как не выходит стоять в камне. Тогда рыцарь обхватывает застывшее тело поперек и несет к возвышению из бревен, около которого стоят в ожидании Кривой, священник и бледный Юлий. Кладет, и края одеяла скрывают толстую шершавую кору.
Священник обходит вокруг, где-то отгибает шерстяную ткань, где-то, наоборот, прикрывает ею тело. С усилием складывает руки покойника на груди, берет у Кривого свечу, вставляет в скрюченные пальцы. Все встали в ногах мертвеца, на некотором отдалении. Кривой, подойдя ближе, с любопытством разглядел желтоватое лицо, твердые впалые щеки, близко посаженные глаза, веки которых были закрыты неплотно, стояли, как недоопущенная ставня, и под ними виднелась черная пустота: глазные яблоки словно исчезли из глазниц, как душа из тела.
– Зажги свечи, сын мой, – обратился священник к Бенде.
– У меня есть трут и кресало, – встрепенулся задумавшийся было рыцарь, но Бенда уже складывает пальцы – на свечах у всех появились маленькие желтые огонечки. Опадая и поднимаясь, они почти сразу выросли до обычного размера, полупрозрачные, бледно-рыжие, затрепетали на кончиках фитилей.
– Все боишься мертвецов? Тако же и смерти? – Священник с укоризной покачал головой, обошел тело и от своей свечи затеплил огонь на свече, торчащей из пальцев покойника. Затем встал в изголовье наскоро собранного возвышения, поманил Юлия – и месса началась.
Свечи горели, освещая собравшихся желтым живым мерцанием, на стенах качались серые тени, слова плыли под потолком, как дымок ладана. Нищий подпевал псалмы – у него оказался высокий чистый голос.
– Чистый андель, – шепнул Кривой стоящему рядом Канерве. Лорд, который завороженно следил за службой, оглянулся, приподняв бровь. Бандит смотрел на Юлия – тот, запрокинув лицо, с прикрытыми глазами тянул «Марию».
– Однако зря ты его так, – Канерва кивнул на покойника. – Отпевают дурака. В рай попадет. А тебя свалят в общую могилу с петлей на шее.
Ниточки дня давно побледнели и исчезли. В подземелье, окружив несколько освещенных фигур, снова пришла тьма. Псалмы тянулись, строчки выливались и таяли, едва достигнув слушателей, негромкие, как просьба о ночлеге. Латынь смеялась над смертными, которые собрались, чтобы проводить того, чья душа уже стучалась в небеса. Священник чертил в воздухе знаки, и это были знаки тайны, знаки силы и смысла, которые отворяли ворота вечного покоя и света, и было ли возможно что-то более желанное во всем мире? Из всего круговорота изменчивого чего еще стоит желать? Кроме разве одного, доступного всем и в этой юдоли скорби...
Последний возглас: «Amen!» – и Бенда, отойдя к стене, возвращается в круг света с парой лопат.
– А может, вы его просто-напросто с собой унесете, на свое кладбище, и там закопаете? Не хуже бревна в мешок пролезет...
Арчибальд, отодвинув Канерву который тут же оборвал фразу, взялся за тяжелый черенок.
– Где копать?
– Любит наш благородный рыцарь поработать! – Лорд Мельсон отвернулся, чтобы никто не видел, как он покраснел.
Оттолкнув лорда, вперед выступил Кривой:
– Дай мине, колдун. Я нача, я и закончу. Штоб ему икалось на том свете! А ты пока падра утащи обратно.
Отдав лопату бандиту, который, поплевав на пухлые ладони, пристроился рядом с рыцарем, Бенда поворачивается к священнику, но тот остался стоять на месте, сложив руки на груди.
– Пожалуй, прежде чем идти, я исполню свой долг до конца: выслушаю истомившиеся без покаяния души. Кто первый хочет исповедаться, облегчить сердце?