Бенда возводит очи горе. Затем отходит, маня Кривого. Тот, недоуменно оглянувшись на рыцаря и лорда, будто прося их засвидетельствовать, что он не сам, его позвали, похромал следом. Отойдя не очень далеко, подождав, когда бандит доковыляет грузно по золотым барханам, Бенда начинает быстро вполголоса говорить ему что-то. До Арчибальда и Канервы доносится только смутное бульканье. Оба смотрят в ту сторону, Канерва с предвкушением, Арчибальд настороженно. Однако, к разочарованию лорда Мельсона, Кривой не стал душить Бенду. Между ними завязался оживленный разговор, хотя Кривой больше слушал и иногда спрашивал, делая размашистые жесты.
По проходу, вдоль стены, проскальзывает Юлий. Он ступает очень тихо, заглядывает в каждый проход, некоторое время всматривается в потолок уходящего во тьму коридора и идет дальше, никем не замеченный.
Наконец беседа заканчивается, оба возвращаются.
– Не можу сказа, што верю, но ты же ж меня даж утеши. – Кривой потер ладони друг о друга, вытирает их об штаны. – Дак чего же ж теперича? Спасибо те, колдун. Тока это... того... ежли што, дак прости, ежли где обиде. А?
Бенда опускает голову:
– Это вряд ли.
– Дак чего же ж? – не смутился Кривой. – Не и не, што уж. Идем тады?
Канерва раскинул руки:
– Не пущу!
– Уйди, голуба, – ласково попросил Кривой, пряча руку за полу кафтана.
– Никуда вы не пойдете! Только со мной на виселицу!
Арчибальд улыбнулся:
– Бедняга, вам придется идти туда одному. Мы как-нибудь другой дорогой.
Кривой захохотал, схватившись за живот.
– Я не пущу вас! – разозлился Канерва. – Вам не пройти через меня даже с тремя мечами! К тому же из этой пещеры только один выход – во дворец!
– Вошли мы сюда не из дворца, – возразил рыцарь.
Кривой выпрямился, на круглом осунувшемся лице ни тени улыбки. В руках у него нож.
– Што же ж ты, голуба? Нехорошо поступашь, людей задерживашь... – Бандит прыгнул, выбрасывая руку с ножом. Лезвие сверкнуло во всполошенных глазах лорда Мельсона, напомнив на миг ту, другую смерть, и снова замелькали белые точки, стягиваясь в черную пелену.
– Стой! – крикнул Арчибальд, вскакивая и бросаясь Кривому наперерез, но он был слишком далеко.
Нож легко проходит сквозь одежду, проникая в плоть, как в подтаявшее масло.
Канерва от толчка падает, его мутит, но он в сознании. Он видит, как Кривой смотрит на нож в своей руке, выкатив круглые глаза, моргает раз, другой... разжимая пальцы, делает шаг назад, оставив лезвие в теле.
– Боже... – Рыцарь медленно опускается на колени перед Бендой. Бенда с интересом разглядывает торчащую из своего живота грубую рукоять.
– Вы где оружие взяли, убийца?! – кричит Канерва. Он кое-как переворачивается на бок, упирается рукой в золото, но ладонь съезжает, монеты осыпаются, и ослабевший лорд падает лицом вниз. Однако собирается с силами, поднимается и с угрозой надвигается на бандита. Он бледен, в глазах плещется страх.
– Дак... тама, где куча сумок... – Кривой и сам побледнел. – Эй, голубушка, ты што? Жить, што ль, надоело? Чего под нож кидашься?
Бенда дрожащими руками дергает за рукоять, хотя Арчибальд пытается остановить. Крови нет. Бенда сует нож рыцарю и разводит края пореза, заглядывая. Туда же жадно смотрят остальные. На животе, левее пупка, глубокая ямка, выемка, розовая, как манная каша с клубничным вареньем. Она почти мгновенно выпячивается, сравнивается с поверхностью живота, и больше на коже нет ничего – ни рубца, ни царапины, ни покраснения.
– Как это понять? – спрашивает Канерва. – Ты что, неуязвим?
Бенда пожимает плечами:
– Как и все вообще-то.
– Тады почему же ж это? – Кривой тычет пальцем в то место, куда вошло лезвие. – И пошто, три кинжала те в задницу ты полез под нож?
– Я просто оказываюсь в нужное время в нужном месте, – бормочет Бенда, сжимая пальцы, чтобы унять дрожь.
– Ничего себе нужное место! – произносит рыцарь громко, вставая. Он разгневан, и Кривой снова отходит.
– Просто, значит, мое время не пришло, – объясняет Бенда, цепляясь за рыцаря, чтобы остановить его решительное движение в сторону бандита. – Хотя уже совсем близко.
Кривой мелко хехекает в своей манере, но ему не весело. Арчибальд останавливается, думает... и говорит:
– Хорошо, мы идем во дворец.
– С чего бы это вдруг? – немедленно с подозрением спрашивает Канерва. – Что вы там забыли? Решили сдаться?
Из глубин золотой пустыни доносятся напряженное пыхтение, звон, ругань, шлепанье.
Там, где свет мешался с темнотой, образуя желтые сумерки, постепенно рассеивающиеся в полный мрак, показались смятая юбка, откляченный зад и согнутая спина. Алиция пятилась, обеими руками подтаскивая набитый под завязку мешок. Она дергала его на себя, мешок проезжал по золоту, оставляя дорожку, и шлепался верхней частью, издавая то звон, то звяканье, в зависимости от того, куда он падал: на россыпь монет или на ногу Алиции. Все при виде ее невольно заулыбались.
Девушка, вспотевшая и красная, бросила мешок и выпрямилась, убрала со лба прилипшие волосы.
– Вы во дворец? И я тоже! Поможете мне?
– Э, дядя, а как же ж я? Я туды не можу
– Идите куда хотите, – отрезал Арчибальд, не оборачиваясь.
Канерва воскликнул:
– Но он же убийца, разбойник, бандит, его ждет виселица!
– Дак я же ж дороги не зна, – возразил Кривой.
Канерва засмеялся со злорадством:
– Так идите с нами!
– Я покажу вам дорогу, дедушка, – встряла Алиция. – Назло этому хаму! Он над всеми смеется, так пусть сам попробует, каково это – стать посмешищем. Когда вернется во дворец, не выполнив ни одного задания, – посмотрим, что будет!
– Не смейте! – выпалил Канерва, бледнея от ярости. – Он же преступник!
– И я по-вашему преступник, – усмехнулся рыцарь. Но Канерва был серьезен и зол, он не оставил попыток докричаться до сознания окружающих:
– Вы что, совсем не понимаете, что он настоящий преступник, главарь банды, которая держала в страхе весь город лет двадцать?! Он убил многих и еще убьет!
– Отчего же ж не...
– Вот видите! Он даже не стесняется! А что он вытворял пару лет назад, во время голода, так это вообще уму непостижимо! Как только небеса не рухнули!..
Арчибальд носком сапога поковырял золотую россыпь под ногами.
– Мне он не сделал плохого.
– Никто не просит вас убивать преступника своими руками, отдайте его палачу!
Рыцарь помолчал. Наконец бросил: