Невозможно? А зачем тогда ты к нему идешь? В сложные моменты Майя всегда слышала в голове тихий шепот Даниэля, задающего каверзные вопросы. «Заткнись, – твердо сказала она внутреннему голосу, – даже если друзьями нам не быть, по крайней мере, я должна извиниться».
Вдруг тишину нарушил чей-то смех – он эхом отразился от высоких стен фабрики по левую сторону улицы. Майя в испуге обернулась, однако за спиной никого не было, только вдалеке какая-то старушка выгуливала собак на набережной.
Майя ускорила шаг и напомнила себе, что может обогнать почти любого человека, даже не переходя на бег, а уж если он побежит, то и подавно. Ей нечего бояться насильников и грабителей – даже несмотря на то, что рука болит так, словно по ней ударили кузнечным молотом. Когда она только приехала в Нью-Йорк, два парня напали на нее с ножами, когда она шла вечером через Центральный парк. В тот раз только Бэт помешал ей прикончить обоих.
Тогда чего же она так испугалась?
Майя снова посмотрела назад. Старушка ушла, на Кент-авеню не было ни души. Впереди высился заброшенный сахарный завод «Домино». Внезапно почувствовав желание как можно скорее убраться с улицы, Майя юркнула в переулок, идущий вдоль завода, и очутилась в узком проходе между стенами, заваленном пустыми пластиковыми бутылками и прочим мусором. Под ногами сновали крысы. Сюда почти не проникало солнце, потому что крыши зданий соприкасались, – и переулок напоминал темный туннель. Кирпичные стены зияли маленькими грязными окнами, разбитыми уличной шпаной. За щербатыми осколками проглядывало то, что осталось от завода: металлические бойлеры, цистерны и печи. В воздухе пахло жженым сахаром.
Майя прислонилась к стене, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце, когда из теней раздался невозможно знакомый голос:
– Майя?
Она резко обернулась. Обладатель голоса стоял в самом начале переулка. Солнце светило ему в спину, и волосы сияли вокруг прекрасного лица как нимб. Темные глаза в обрамлении густых ресниц смотрели на нее с любопытством. Несмотря на осенний холод, на нем были только джинсы и футболка с коротким рукавом. Он по-прежнему выглядел на пятнадцать лет.
– Даниэль, – прошептала Майя.
– Давно не виделись, сестренка, – отозвался он, сделав шаг вперед.
Она хотела побежать прочь, но ноги вдруг сделались ватными. Майя отчаянно вжалась в стену:
– Ты же умер!
– А ты не плакала на моих похоронах. Не пролила ни слезинки по старшему брату.
– Чудовище! – прошептала она. – Ты пытался меня убить…
– Я не прилагал к этому серьезных усилий.
В руке он держал нечто длинное и острое. Нечто, сверкнувшее серебром в полумраке. Когда брат шагнул к ней, она осела на землю – ноги перестали держать ее.
Даниэль опустился рядом на колени. Теперь Майя видела, что в руке у него острый кусок разбитого оконного стекла. Ее окатила волна всепоглощающего ужаса – при виде даже не оружия в руке брата, а пустоты в его глазах. В них не было ничего, кроме глубокой тьмы.
– Помнишь, я обещал отрезать тебе язык, чтобы ты не разболтала маме с папой наши маленькие секреты?
Майю полностью парализовал страх. Она уже чувствовала, как стекло рассекает кожу, как рот наполняется кровью, – и ей хотелось умереть прямо сейчас, только чтобы прекратился этот убийственный ужас…
– Довольно, Аграмон, – раздался мужской голос.
Голос был тихий, сдержанный и несомненно человеческий. Где-то Майя уже слышала его… или очень похожий, но не могла вспомнить где.
– Как вам будет угодно, лорд Валентин, – выдохнул Даниэль с разочарованием.
А потом его лицо стало таять и рассыпаться, а вместе с ним и парализующий ужас, буквально вытягивающий жизнь из Майи. Она жадно хватала ртом воздух.
– Еще дышит. Хорошо, – произнес тот же голос. Теперь в нем слышалось раздражение. – Ты переходишь границы, Аграмон. Еще несколько секунд, и она бы погибла.
Майя подняла глаза. Над ней возвышался Валентин – весь в черном, от скрывающих руки перчаток до сапог на толстой подошве. Носком сапога он приподнял подбородок Майи и холодно произнес:
– Сколько тебе лет?
Нависшее лицо было узким, угловатым, лишенным всяких красок. Черные глаза и белые волосы делали его похожим на негатив фотографии. На левой стороне шеи, прямо над воротником, виднелся закрученный спиралью знак.
– Вы Валентин? – прошептала Майя. – Я думала, вы…
Сапог опустился ей на руку, и Майя вскрикнула.
– Я задал вопрос. Сколько тебе лет?
– Сколько лет?! – Пульсирующая боль и зловоние гниющего мусора заставили желудок сжаться. – А не пойти бы вам?..
Меж пальцев Валентина сверкнула полоса света; он ударил Майю по лицу так быстро и неожиданно, что она не успела увернуться. Щеку обожгло. Майя прижала руку к лицу, и пальцы тут же стали скользкими от крови.
– Отвечай, – произнес Валентин тем же ровным и сдержанным тоном. – Сколько тебе лет?
– Пятнадцать! Мне пятнадцать!
Она скорее почувствовала, чем увидела его улыбку.
– Превосходно.
Оказавшись в Институте, Инквизитор немедленно увела Джейса прочь от Лайтвудов, в тренировочный зал, расположенный на самом верху. Увидев свое отражение в зеркальных стенах зала, Джейс непроизвольно вздрогнул. В последние несколько дней как-то не случилось заглянуть в зеркало, а прошлая ночь вышла очень тяжелой. Теперь под глазами залегли темные тени, лицо осунулось, футболка была заляпана засохшей кровью и грязью с берега Ист-Ривер.
– Никак собой не налюбуешься? – раздался голос Инквизитора. – Ты уже не будешь таким хорошеньким, когда Конклав воздаст тебе по заслугам.
– Отчего вам так не дает покоя моя внешность? – Джейс отвернулся от зеркала с некоторым облегчением. – Неужели это любовь?
– Ну и манеры… – Инквизитор достала из серого поясного мешка четыре длинных металлических бруска. Клинки серафимов. – Ты мне в сыновья годишься.
Джейс вспомнил, что Люк упоминал о ее сыне.
– Стивен? Та к ведь его звали?
Инквизитор резко обернулась. Клинки в ее руках задрожали от ярости.
– Никогда не смей произносить его имя!
На секунду Джейс подумал, что она и правда может его убить, и молча ждал, пока Инквизитор успокоится. Не глядя на него, она указала клинком в центр тренировочного зала:
– Будь добр, встань вон там.
Джейс повиновался. Ему сейчас совсем не хотелось видеть свое отражение, но в зеркальном зале этого было сложно избежать. Отражения множились, уходя в бесконечную глубину зеркал, и вот уже тысячи Инквизиторов направляли клинок на тысячи Джейсов.
Он опустил глаза и стал смотреть на свои руки. Запястья не просто ныли, в них ощущалась острая пульсирующая боль, однако Джейс не подавал вида. Инквизитор назвала один из клинков Иофиилом и вонзила его в паркет у своих ног. И… ничего не случилось.