– Я не дам тебя в обиду, – пообещал Джейс.
Клэри посмотрела на него в упор. А ведь он верит в собственные слова. И неважно, что они расходятся с делом. Лилит отобрала ответственность за поступки и намерения.
– Ты ее не остановишь, – предупредила Клэри. – Она меня убьет, Джейс.
Он покачал головой:
– Нет, не убьет.
Подавив желание вскрикнуть, Клэри тихо и спокойно ответила:
– Я знаю, Джейс, ты здесь. Настоящий ты. – Она плотнее прижалась к нему. Пряжка ремня впивалась ей в талию. – Борись с ней…
Зря она это сказала. Джейс напрягся, в глазах у него полыхнула боль, агония загнанного животного. Миг – и она сменилась твердостью.
– Нельзя.
Видя страшное, пугающее выражение у него на лице, Клэри вздрогнула.
– Тебе холодно? – спросил он тоном настоящего Джейса, и горло Клэри болезненно сдавило спазмом.
Пусть холод и заботил ее меньше всего, Клэри кивнула:
– Можно я к тебе под куртку спрячусь?
Джейс кивнул, позволяя рукам Клэри обвиться вокруг его талии. Город погрузился в тишину, словно упрятанный в зловещую ледяную призму. Даже свет от соседних зданий исходил мертвенный и холодный.
Джейс дышал медленно и ровно. При каждом вдохе руна на груди у него пульсировала, разгоралась ярче. Какая же она отвратительная, будто пиявка, присосавшаяся к телу и вбирающая все, что есть хорошего, саму суть Джейса.
Люк говорил, что можно разрушить Знак: «Если исказить рисунок, его сила уменьшится или вовсе сойдет на нет. Порой во время боя противник пытается опалить или срезать с Охотника кожу. Именно чтобы лишить его Знаков».
Неотрывно глядя на Джейса, Клэри сказала себе: забудь обо всем, забудь о Саймоне и о ноже. Сейчас самое главное – то, что ты скажешь.
– Помнишь, что ты говорил мне в парке? – прошептала Клэри.
Джейс удивленно посмотрел на нее сверху вниз:
– Что?
– Ты перевел для меня одну фразу с итальянского: любовь – сильнее всего на свете, она самая могущественная сила в мире.
Тонкая морщинка залегла у Джейса на переносице.
– Я не…
– Еще как помнишь. – Аккуратнее, осторожней. Клэри никак не могла избавиться от напряжения в голосе. – Помнишь. Любовь – сильнее всего, как в Аду, так и на Небе. Значит, она выше могущества Лилит.
Безрезультатно. Джейс смотрел на Клэри как глухой. Говорить с ним было все равно что орать во чрево темного пустого тоннеля.
Джейс, Джейс! Ну отзовись же!
– Ты можешь защищать меня, повинуясь Лилит, – не сдавалась Клэри. – Так лучше для всех.
Она сильнее вжалась в его грудь. Живот свело спазмом, радость мешалась с ужасом. Клэри обнимала одновременно и Джейса, и совершенно незнакомого человека. Но тело его отзывалось: сердцебиение ускорилось. Какие бы чары ни применила Лилит, он все еще желает Клэри.
– Я прошепчу тебе кое-что. – Клэри коснулась губами щеки Джейса. Вдохнула аромат его кожи, такой родной и знакомый. – Слушай.
Клэри призывно запрокинула голову. Когда Джейс нагнулся, она выхватила у него оружие из-за пояса и полоснула по груди. Он вскрикнул – не от боли, от удивления. На рубашке, из-под поврежденной руны, проступила кровь. Зажав рану, Джейс уставился на Клэри ошарашенным, полным искренней боли взглядом.
Лилит завопила. Саймон во все глаза уставился на Клэри. Тыльной стороной ладони он утирал губы; на белую рубашку с подбородка капала черная кровь.
– Джейс! – пораженно взвизгнула демоница. – Держи ее, хватай… приказываю…
Джейс не стронулся с места. Посмотрел на Клэри, на Лилит. На свою окровавленную руку и снова на демоницу. Саймон попятился, и вдруг его согнуло пополам; он упал на колени. Отвернувшись от Джейса, Лилит приказала:
– Поднимайся, вампир! – Вернув себе самообладание, она приблизилась к Саймону: – Встань! Ты выпил кровь Джонатана, теперь отдай свою.
Попытавшись сесть, Саймон снова упал, и его вырвало. Кашляя, он плевался черной маслянистой жидкостью. Еще тогда, в Идрисе, кровь Себастьяна показалась ему похожей на яд. Лилит отвела ногу, желая ударить Саймона, и тут ее отбросила назад неведомая сила. В ночном воздухе над крышей разнесся крик. Не слова – клекот, похожий на совиный, полный чистейшей ненависти и гнева. Человек на такой неспособен. В уши Клэри будто вонзились острые осколки стекла.
– Оставь Саймона! – закричала девушка. – Ему плохо, разве не видишь? Ему плохо!
И тут же пожалела. Лилит медленно обернулась, глядя на Джейса холодно и повелительно.
– Я предупреждала, Джейс Эрондейл, – звенящим голосом произнесла демоница. – Не выпускай девчонку из круга. Забери у нее оружие.
Клэри забыла, что сжимает в руке нож. Она замерзла, пальцы занемели, но гнев – злоба на Лилит, на все – придала сил и вернула руке гибкость. Клэри бросила нож под ноги Джейсу. Тот непонимающе уставился на клинок.
Лилит утратила человеческий облик; губы превратились в тонкую красную линию, глаза почернели.
– Джейс Эрондейл, ты слышал меня, и ты мне подчиняешься.
– Подбери, – сказала Клэри Джейсу. – И убей – меня или ее! Выбор за тобой.
Джейс медленно поднял оружие.
* * *
Алек – с Сандалфоном в одной руке и хативарой [29] в другой – успел положить шестерых.
За свою жизнь он перебил множество демонов, однако сражение с сектантами пугало сильнее. Они нападали вместе, сплоченно, подобно жуткому серому приливу – жуткому, потому что двигались последователи культа молча, с необыкновенной силой и скоростью. И они совсем не боялись смерти. Алек и Изабель криками велели им отступать, но служители Лилит продолжали атаки безмолвной ордой, бросаясь на Охотников в самоубийственном безумии, как лемминги бросаются со скалы. Нефилимы пятились к большой комнате с пьедесталами, и на крики выбежали Джордан с Майей. Джордан – в обличье волка, Майя – как человек, выпустив когти.
Сектанты будто не заметили их появления – все перли и перли, падая один за другим под ударами стали и когтей. Хлыст Изабель рассекал воздух и плоть, разбрызгивая тонкие фонтанчики крови. Майя, ослепленная яростью, вошла во вкус – вокруг нее лежал уже добрый десяток поверженных сектантов. Ее когтистые руки по самые запястья обагрились кровью.
Вот один сектант кинулся на Алека, выставив вперед руки. Капюшон не давал разглядеть его лица, Алек не понял, мужчина это или женщина. Он просто вонзил противнику в грудь Сандалфон, и тот издал хрипловатый крик боли. Мужчина. Хватаясь за грудь, он упал; края дыры на толстовке занялись пламенем. Не в силах смотреть, что клинок серафимов творит с людьми, Алек отвернулся.