— Степная, тридцать один. Клуб «Ливстайл»… Вернее, я до него не дошел. Совсем чуть-чуть. Какие-то лихие ребята на черных авто, в черных комбезах и с серьезными черными волынами обогнали меня на подходе и шерстят сейчас заведение.
— Тебя заметили?
— Нет. Да кому я нужен в этом городе?
— Так… — голос Вадима затвердел. — Уходи оттуда, не осложняй себе жизнь. Займись чем-нибудь другим, а я разберусь, кто нам палки в колеса ставит.
— Ага, ты тоже уразумел, что такими методами не только никого не найти, но и распугать наших клиентов — как дважды два.
— Ладно, не язви. Выясним и пресечем по возможности.
Хмыкнув, я сверился с мобильной картой, нашел другой адрес ближайшего злачного места и отправился туда.
* * *
Проплутав с полчаса по совсем уж кривым и узким переулкам, я очутился то ли в промзоне, то ли в припортовом квартале. По обе стороны улицы тянулись заборы вперемежку с кирпичными стенами каких-то складских строений. Постройки были явно старыми — кирпич выщерблен и потемнел от времени. Под ногами снег исчез, зато с ужасающей быстротой нарастало количество разнообразного мусора, от пакетов и бутылок до картонных коробок и остатков упаковочной тары из-под чего-то крупногабаритного и тяжелого. Вдоль заборов притулились ржавые баки и мятые металлические бочки. Ну, ни дать ни взять — окраина Чикаго из очередного голливудского блокбастера.
Адреса, указанного в списке, я так и не нашел — видимо, где-то проскочил нужный поворот, — и решил спросить у кого-нибудь, как побыстрее выбраться в более цивилизованное место. Однако и прохожих здесь не наблюдалось, несмотря на довольно ранний час. В конце концов я оказался на небольшой площадке, ограниченной с трех сторон заборами и очередной кирпичной стеной, а с четвертой стороны, открытой на замерзшую реку — Миасс, кажется. И вот на этом-то пятачке я обнаружил целое сообщество «свободных людей», которых все почему-то презрительно именуют бомжами.
Картина маслом! Посреди площадки — кострище из чадящих старых покрышек, вокруг него — лежбища и седалища из растрепанных картонных коробок. На них в позах римских патрициев расположились персонажи совершенно фантастической наружности. Я даже пожалел, что не захватил с собой фотокамеру — такие кадры пропадали!
На меня, что характерно для подобной публики, никто не обратил внимания. Все продолжали заниматься своими делами — ели, спали, чинили и сушили одежду, перебирали нехитрый скарб, тихо беседовали. Но особенно меня поразила сюрреалистическая сцена: не старый еще мужик, может быть, даже парень, ширнулся на моих глазах себе в живот какой-то темно-коричневой дрянью прямо сквозь грязную рубаху. Но ввел не весь шприц, а оставив примерно четверть, подозвал сидевшую неподалеку бездомную тощую дворнягу, явно питавшую к этому человеку привязанность, погладил взъерошенную холку псины, уложил рядом с собой на картонный лист и… вколол собаке остатки дури! Пес же не только не возмутился, наоборот, благодарно лизнул руку бомжа и счастливо растянулся рядом с ним.
Охренеть! — меня передернуло. Бедное животное!.. Господи, есть ли предел той пропасти, что человек роет себе вот уже который век?.. Я поймал себя на мысли, что начинаю испытывать к Мстителю чувство, близкое к симпатии. Неважно, из каких соображений действует он, но то, что он делает или еще сделает, мне, честно говоря, по душе. Уничтожая эту шваль, которая распространяет наркотики, он пытается хоть немного изменить наш мир к лучшему. О методах можно спорить сколько угодно, но, по-моему, главное — результат. Ведь если Мстителю удастся посеять страх и неуверенность в головах наркодилеров, а еще лучше — их хозяев, он уже сделает великое доброе дело и спасет множество неокрепших душ от падения в бездну порока, откуда почти не бывает возврата!..
Я поборол отвращение, подошел к кайфующей парочке — человеку и собаке — и быстро обшарил одежду бомжа. Нашел два флакончика с такой же коричневой, отвратительной на вид жидкостью. Этикеток, понятно, не было, но я и так сообразил, что это такое: самодельный «дуремар», неочищенный экстракт из таблеток «Пенталгина» или «Седалгина», содержащих алкалоид кодеин. Я подбросил флаконы на ладони и огляделся. Ближайшие бомжи заинтересованно наблюдали за моими действиями. Подумав и поборов желание швырнуть наркотики в костер, я сунул их обратно владельцу за пазуху. Нет, бомжа мне было нисколько не жаль, но собака!..
Выбравшись из промзоны обратно в переулки старого Челябинска, я скоро добрался до еще одного адреса из списка Вадима. Это оказалось общежитие то ли какого-то техникума, то ли завода. Во всяком случае, теперь в нем жили гастарбайтеры, торговцы с ближайшего рынка, ну и масса людей без определенных занятий. Короче, то самое «дно», которое почти сто лет назад описал гениальный русский писатель в одноименной пьесе.
Отловив у входа не совсем трезвого гостя с юга, я без обиняков поинтересовался, где тут продают дурь.
— Ты кто такой, а? — воззрился на меня джигит. — Ты чего тут нюхаешь, а? Совсем больной, да? Какая такая дурь тебе, а?
— Чего ты разорался? — почти натурально обиделся я. — Не видишь, человеку плохо! Дозу мне надо срочно, дозу!..
— А ну, проваливай отсюда, ишак паршивый! — раздухарился чернявый, моментально учуяв слабину в моих словах.
Вот так всегда: пытаешься быть вежливым с этими детьми гор, а они почему-то принимают это за слабость. А слабого, как известно, надо чмырить. Эх!.. Я молча сгреб джигита за грудки и припечатал к стене так, что у него лязгнули челюсти.
— Все понял? — с тихой угрозой поинтересовался я. — Или повторить?
— Вай, друг, ну зачем так обижаешься? Пошутил я… — залебезил тот. — Хочешь, я тебя сейчас к хорошим людям отведу?
— Ну, веди. Посмотрим, что за люди.
— О, самые настоящие, лучше не бывает!..
Мы поднялись на третий этаж общаги и двинулись по широкому коридору мимо комнат, большинство дверей которых было приоткрыто или распахнуто. Здесь никто никого не стеснялся, или, точнее, всем было на всё наплевать. Я шел и наблюдал жизнь самого жуткого человеческого «дна». Честно говоря, я даже не предполагал, что у нас до сих пор сохранились подобные «отстойники» для человеческих отбросов.
Вот за самодельным столом из ящиков для фруктов сидит разномастная компания мужчин и женщин. Они пьют водку, запивая ее разноцветной газировкой — «Фанта», «Тархун», «Кока-кола». Только пьют. Еды на столе никакой! Зато водки чуть не по бутылке на каждого. И пьют молча, почти не разговаривая, даже не улыбаясь.
Вот комната, уставленная двухъярусными кроватями, на которых спят полуголые темнокожие парни, похоже, таджики или туркмены. Посреди комнаты стоит на куске асбеста мангал с углями. На углях кипит большая кастрюля с каким-то варевом, его помешивает длинным черпаком еще один азиат — дежурный. Дым от мангала выходит частично в коридор, частью в раскрытое окно.
В следующей комнате, совершенно без мебели, сидит на полу человек, закутанный в драный тулуп, и, раскачиваясь из стороны в сторону, монотонно бормочет и подвывает, словно читая молитву или исполняя странную песню. А перед ним навзничь лежит прикрытое до половины обнаженное женское тело, неестественно белое в желтом электрическом свете. «Похоже, труп», — машинально определяю я, но не испытываю никакого желания зайти и удостовериться в этом.