— Может, вы хотите чаю? — спросил он. — Я могу поставить. У нас плитка есть.
— Нет, что вы, Андрей Львович, — лукаво ответила Лидочка, — вы же плитку от пожарных в сейфе прячете. А вдруг кто войдет?
— Нет, в шкафу, — сказал Шустов, но улыбнулся. — Я повторю вопрос?
— Не надо. Я помню. Он касается машины. Так вот, ваш Петренко приехал в белой «Тойоте». Эту машину два часа спустя увезли на буксире ваши сотрудники. Вернее, я надеюсь, что это были ваши сотрудники, а не просто угонщики.
— Наши, наши, — успокоил ее следователь.
Солнце уже поднялось довольно высоко — февраль звал весну. По подоконнику ходил голубь, ждал крошек от Инны Соколовской.
— Откуда вы знаете, что это была «Тойота»? — спросил следователь.
— У моего начальника такая же, — ответила Лидочка.
— Вы могли ошибиться. Они теперь все похожи. — В голосе лейтенанта промелькнула горечь небогатого человека.
— Нет, я не ошиблась, — сказала Лидочка.
— Хорошо. — Андрей Львович вздохнул, будто Лидочка чем-то его огорчила. — Что вы еще можете мне сообщить по этому делу?
— А потом к дому подъехала другая машина.
— Какой марки?
— «Нива».
— Цвет заметили?
— Вишневая.
— И что сделала эта машина?
— Эта машина притормозила, и я увидела, что окна с моей стороны в машине опустили и в них появились стволы.
— Какие стволы?
— Я сначала думала, что пистолетные, но вы мне вчера объяснили, что стреляли из автоматов.
— Так, — произнес следователь, словно поймал Лидочку на серьезном проступке. — Но вы-то не видели, из чего стреляли.
— Зато я видела их лица.
— Но они же были в глубине, в темноте.
— Нет, они выглянули.
— Вы бы могли их узнать?
— Одного, может, узнала бы. Усатого.
— Но может, ошиблись? — Лидочке показалось, что лейтенант надеется на ошибку. И пошла ему навстречу:
— Может быть, я и ошиблась.
— Хорошо, — сказал Шустов. — Теперь давайте перейдем к следующему вопросу. Вы стояли у окна. Вас было видно с улицы?
— Разумеется. На кухне горел свет, занавеска была откинута.
— Значит, вас могли увидеть из машины, — голос следователя сошел на нет. Он замолчал и стал постукивать концом ручки по листу бумаги. — Вас могли хорошо видеть из машины.
— Вряд ли хорошо, — возразила Лидочка. — Но мой силуэт — да!
— А знаете ли вы, — спросил Шустов, — что выстрелы по вашему окну были не случайны?
— Вы хотите сказать, что они меня заметили?
— Да, вы поставьте себя на их место. Вот они едут медленно, вот они увидели свою жертву. Он же вышел из машины.
— Он вылез и пошел к Ларисе, чтобы проводить ее до подъезда.
— Тут они снизили скорость?
— Почти остановились.
— Теперь представьте себе, Лидия Кирилловна, что все окна в вашем доме были совершенно темными. И лишь в одном окне на втором этаже, как раз над подъездом, горит свет. Там стоит женщина и смотрит.
— Все случилось слишком быстро, чтобы они меня разглядели.
— Так они вас и не разглядывали! Они вас и убивать не хотели!
— Так зачем стреляли?
— А затем, чтобы отогнать вас, чтобы вы их не рассмотрели. Неужели не понятно?
— Понятно.
— Они боялись, что вы запомните их… или хотя бы машину.
— Я и запомнила.
— А еще больше они боялись, что вы заметите номер машины. Ведь бывают чудеса.
— Номер у них был такой, — сказала Лидочка, — «ю 24–22 МО»… Я говорю, что номер у них был…
— Вы не могли его запомнить!
— Но у меня хорошая память на цифры, — сказала Лидочка. — И они проехали под самым фонарем.
— Так чего же вы раньше молчали?
— А вы меня не спрашивали!
По виду Шустова можно было заключить, что он жаждал назвать ее идиоткой, но удержался.
— Ну почему? Почему вы сразу не сказали! Мы же сутки потеряли!
Андрей Львович был глубоко удручен. И Лидочка даже поняла почему. Он ведь должен был допросить ее вчера и выудить информацию. А раз не выудил, значит, сам виноват. О номере машины следовало спросить сразу, когда был шанс эту машину задержать.
Но Шустов не любил признавать поражения.
— Ну как же могли! — сказал он и отбросил карандаш. Карандаш покатился по столу, следователь и свидетельница дружно полезли под стол, чтобы подобрать его, столкнулись под столом головами, а карандаш тем временем укатился под шкаф.
— Честное слово, — сказала Лидочка, стоя на коленях под столом, — я думала, что его не знаю. Но когда меня комендант спросил, я вдруг вспомнила.
— Где ее теперь найдешь, — следователь вылез из-под стола и уселся на свой стул раньше, чем это же успела сделать Лидочка. — Ваше счастье, — сказал Шустов, — если они не догадались, что вы заметили номер.
После чего он покинул кабинет.
На этот раз его не было долго. Раза два звонил телефон, но Лидочка не поднимала трубку. Заглянул человек в синем мятом костюме и спросил, где Вартанян. Лидочка не знала, где Вартанян, но предположила, что он владелец третьего стола в комнате.
— Сейчас мы подняли все силы на поиски машины. Если что — вы наш основной свидетель, — заявил Шустов, возвратившись после долгой отлучки.
— Меня нужно спрятать и сменить мне паспорт. Так всегда делают в Америке, — по мере сил серьезно сообщила Лидочка.
— В Америке нет паспортной системы, — возразил следователь.
— Какой ужас! — заметила Лидочка. — Как они находят друг друга?
— К сожалению, Лидия Кирилловна, — сообщил Шустов, — мы с вами собрались здесь не шутить. Мы имеем дело с серьезными преступниками, для которых ваша жизнь не представляет большой ценности. Это жестокие и беспринципные люди. И сейчас, в период, так сказать, разгула демократии, они потеряли всякий стыд и страх.
Лидочка не стала спорить. Но она не любила выражений типа «разгул демократии» или «Эльцина на плаху!», тем более «Демократов на виселицу!», хотя бы потому, что в этом была некоторая несправедливость. Ведь ей, Лидочке, никогда не придет в голову звать к топору или отправлять на плаху коммунистов. А ее как демократку кто-то желает обезглавить. А с сегодняшнего дня к категории желающих присоединились обитатели вишневой «Нивы» и, возможно, сыщик Шустов.
— Я вам советую, — продолжал между тем Шустов, — не рассказывать знакомым о ваших наблюдениях, особенно о номере машины. Надеюсь, никто об этом не знает?