— Деньги в шкатулке, в двойном дне. Я их случайно нашла. На кухне, на столе, — быстро заговорила Лида.
Лидочка поняла, что смертельно устала и ей ничего не нужно — ни денег, ни правды, ни торжества справедливости…
— Сонька, проверь, — приказал Петрик.
— Сейчас, — сказала Соня, поднимаясь, — сейчас, одну минутку.
Она поднялась, держась за стену, и так, перебирая рукой по стене, по шкафу, вышла на кухню.
— Переверни, — объяснила ей вслед Лидочка, — и потяни.
— Я не знаю, — откликнулась Соня, — не получается.
— Вставай, — приказал Лидочке Петрик, не опуская пистолета. — Покажешь ей, как надо.
Оказалось, что очень трудно подняться с постели, потому что вся одежда сбилась в какой-то клубок, Лидочка все же смогла оправить свитер. Она застеснялась поправлять колготки, и Петрик понял — сказал:
— Я на тебя не смотрю. Ты для меня все равно что говно коровье. Быстро!
Лидочка поверила, что это так и есть, — он не видел ничего, кроме денег.
— Отойдите, — сказала она. Петрик шагнул в сторону, освобождая ей проход. Лидочку шатнуло.
Она вышла на кухню. Юбка на ней была разорвана. Краем глаза в конце коридора она увидела лежащую груду одежды — это и был Гоша. Но туда не надо было смотреть.
На кухонном столе лежала опрокинутая кверху дном шкатулка, и Соня бессмысленно возила по ней ладонью.
Лидочка спиной почувствовала, что Петрик обернулся и смотрит ей вслед.
Лидочка уже привычно провела рукой по днищу шкатулки, и дно отъехало в сторону. Пачки долларов разбежались по столу.
— Ой! — пискнула Соня.
— Они, — сказал Петрик.
Он подошел к столу — для этого ему пришлось оттолкнуть Лидочку. Она отшатнулась от стола, и у нее мелькнула мысль — кинуться к окну, разбить его и закричать — может, он не посмеет выстрелить? А если посмеет?
— Сумку! — приказал Петрик.
Он стоял в двух шагах от Лидочки, но эти два шага были длинными, как стометровка, — никогда не достать, не выбить пистолет, ничего не сделать.
— А где? — спросила Соня.
Как всегда в моменты нервного напряжения, она покраснела, глаза наполнились слезами и распухли, по щечкам побежали синие жилки. Волосы прядями выбились из пучка и висели макаронами по обе стороны щекастого лица.
— В коридоре на тумбочке. И быстрее!
— Я понимаю, — сказала Соня, — я знаю, нам надо спешить.
Лидочка равнодушно и устало смотрела, как Петрик собирает деньги в пачку, потом он, видно, передумал класть их в сумку — понял, что пачки поместятся в карманах. Сонечка вошла с сумкой, и он сказал:
— Не надо, обойдусь!
— И что? — спросила Соня. Она вела себя, как автомат.
— Что будем делать с Лидией Кирилловной? — спросил Петрик.
Лида обернулась к нему и увидела, что на пальто спереди брызги крови, — попало, когда он убил Гошу.
— Ничего не надо делать! — попросила Соня.
— Дура. Через три минуты она будет в милиции.
— А она пообещает.
— Пообещает? — Петрик даже удивился. — Пообещаешь? — это уже относилось к Лидочке.
А ей было настолько все равно, настолько голова отказывалась работать, что она ответила:
— Нет, не обещаю.
— Вот видишь, — сказал Петрик. — Придется убирать.
— Ой, только не это, уже столько всего…
— Трупом больше, трупом меньше, — философски заметил Петрик.
— Давай ее запрем в комнату.
— Чтобы она выпрыгнула через окно?.. — Петрик почесал пистолетом за ухом, и Лидочка вдруг вознадеялась, что пистолет выстрелит. Ради торжества справедливости. Но пистолет не выстрелил.
— Ладно, — сказал Петрик, — я же не дикий. Только смотри, чтобы хуже не было. Вяжи ее к стулу.
Он сунул руку в сумку, достал оттуда большой рулон серой пластиковой липкой ленты, какой грузчики обматывают вещи при перевозке.
— Садись! — приказал Петрик. — Если не сядешь сразу — пристрелю. Ты же должна понимать!
И Лидочка поняла, что у Петрика в самом деле нет выхода. Он не может оставить ее на свободе.
Она села на стул.
— Руки назад! — приказал Петрик. Потом велел Соне: — Заматывай кисти. Как следует! Не в детские игры играешь.
Соня почему-то сказала:
— Извини, Лида.
Она ничего не ответила. Очень болели глаз и бедро — видно, вывихнула его, сопротивляясь Гоше.
Петрик положил пистолет на стол и сказал Соне:
— Давай сюда ленту.
Он начал мотать поверх повязки, сделанной Соней. Сразу руки стянуло так, что стало трудно шевелить пальцами.
— Вот так, — сказал Петрик. — Именно так. Теперь не брыкайся, а то пострадаешь.
Он был в отличном состоянии духа. И причина тому была раскрыта им тут же:
— Греют баксы, лежат на груди и греют.
Петрик опустился на корточки и принялся приматывать ноги Лидочки к ножкам стула. Соня принесла ему нож из кухни, чтобы не рвать, а резать ленту. Петрик мотал быстро и ловко. Лидочка ощутила себя частью стула — вот такой стул, состоящий из деревянной и мясной частей. Можно сесть и облокотиться.
— А теперь, — сказал Петрик, — последний штрих.
Он начал заматывать лентой и рот Лидочки. Она крутила головой, толкала ленту языком, чтобы оставить себе место перед губами — но Петрик оказался хитрее и сноровистее. Лидочка была закована абсолютно надежно и понимала, что в отличие от приключенческих романов, в которых героине обязательно удастся ослабить узы и скинуть оковы, ее положение безнадежно.
Петрик отступил на шаг. Он был доволен.
— Живи, — сказал он Лидочке. — И благодари меня. Ей-богу, на моем месте другой обязательно бы тебя пришил.
Соня сказала:
— Я боюсь одеваться, он там лежит.
Увидев, что Лидочка связана, она как бы сняла с себя ответственность за ее дальнейшую судьбу — Лидочке ничего не угрожало.
— А тебе не нужно одеваться, — сказал Петрик. Он снова был настороже, пистолет в руке.
— Ты что, Петрик?
— Садись на другой стул, — предложил ей Петрик ровным и даже веселым голосом.
— Ну ты что, шутишь, да? Шутишь? — в голосе Сони вновь возникли хныкающие интонации.
— Хватит, — отрезал Петрик. — Хочешь жить, садись на стул.
— Но мы же с тобой улетаем в Германию, — произнесла Соня, теряя уверенность в себе и в отлете.
— Нет, — сказал Петрик. — Ты не летишь в Германию. Боливар двоих не свезет.