Заметив, что Эйли смотрит на него, князь встряхнул головой: — Простите, княжна. — Он весь встрепенулся и заговорил. В голосе его слышалась какая-то отчаянная откровенность: — Просто можно сойти с ума! Вы не поверите, Сухейль, но мне просто фатально не везет на этом свете! То, что я вам тут плел про законы чести и прочую чушь, — это ерунда! Нет, не то чтобы ерунда. Это, как и многое другое на этом свете, условности, за которыми мы скрываем главное, то, о чем следует говорить. Я против своей воли оказался в положении заложника. Причем в гораздо худшем положении, чем вы. Если вас хранят те же условности, вроде неприкосновенности и прочего, если за вами стоит Талас, то я одинок. Я фактически никто и ничто. Титул. Вокруг меня происходит то, чего я не желаю, и чтобы хоть как-то сохранить себя в этом мире и как-то сделать его чуть более соответствующим своим понятиям о чести и справедливости, я вынужден идти на один компромисс за другим. И постоянно натыкаться на стены недоверия как тех, кто называет меня своим другом, и тех, кого я бы хотел видеть своим другом и союзником, так и тех кто в силу тех же обстоятельств считает меня своим врагом. Я соглашаюсь занять пост Князя-Сенешаля с единственной целью, чтобы не допустить развала Империи и сохранить власть для Наследника, — и враги, называющие себя моими друзьями, начинают моим именем за моей спиной творить свои мелкие делишки. А бывшие друзья называют меня узурпатором и властолюбцем. Я объявляю амнистию — и враги-друзья обвиняют меня в мягкотелости, а друзья-враги в предательстве и обмане. Моя мать дает мне советы, которым я не хочу следовать, но следую, чтобы хотя бы не обижать ее, а в результате первая моя жена, с которой я жил в любви, умерла, а матушка до сих пор настаивает на женитьбе на вас… — Князь осекся и, отвлекшись на некоторое время от своих мыслей, посмотрел на Эйли. — Не поймите меня превратно, моя княжна. Вы далеко не неприятны мне, наоборот! Поверьте, я предлагал вам руку и сердце искренне. И даже без тех условий, о которых я упоминал… Мой отец, — продолжал он, — наоборот, не одобряет поползновений матери. Я даже знаю, что ему не нравится все, что происходит, и не удивлюсь, если он связан с потенциальными заговорщиками, с тем же князем Сабиком… За шесть лет у власти, я сумел понять только одно — это не для меня. Это хуже галер! Бессмысленность всего, что я делаю, убивает во мне надежду. Как мне казалось, что, придя к власти, я смогу сделать что-то полезное для Империи. Как бы не так! Легче в одиночку вычерпать Великий Океан. И никто не собирается мне помогать.
Вот я говорил с одним из офицеров Королевской Охоты. Блестящие рекомендации! Чуть ли не единственный, кто вернулся по амнистии… А вы знаете, моя княжна, что их осталось едва ли две дюжины! Это из трех сотен!.. Я пытался отписать практически каждому, с просьбой вернуться в Столицу и продолжить службу Трону. И вот… Передо мной сидел тупой солдафон, который, казалось, не понимал ни слова из того, что я ему говорю!.. А ведь я готов был дать Охоте такие права, которых они не имели при покойном Императоре! Я не заставлял их приносить мне присягу. Я хотел, чтобы они находились на страже, пока не восстановится Династия! Я знал, что этого мои родственники не допустят, но я надеялся пробить этот проект через сенат!.. Но, проклятие, этот офицер тупо пожирал меня глазами, бодал воздух и при каждом моем слове щелкал каблуками. Он не собирался меня понимать!
— Вы заслужили этого! — резко сказала Эйли. Она вскочила с кресла, отошла к стене подальше от света; так легче было произнести то, что она наконец решилась сказать. Голос ее стал тверд и-звонок: — Даже если бы я была той важной фигурой, которой вы меня считали, наш брак был бы все равно невозможен. Вы не можете не быть одиноки, потому что не вас предали все, а вы сами предали всех. Даже если бы я захотела, брак между нами был бы невозможен. Потому что ради вас убит Император, мой отец. И вы убили моего брата…
— Послушайте, княжна! Вы ничего не поняли… — Князь встал, выпрямившись.
— Не приближайтесь! — Эйли отступила от стены и задела юбками столик. В голове молнией мелькнула неожиданная мысль — Эйли попробовала отогнать ее, но рука, опережая и боясь, что разум помешает чувству, уже медленно открывала ящик и самостоятельно шарила внутри.
— Моя княжна, поверьте, я, как и вы, во всей этой трагической суматохе с переворотом виноват менее всего…
— Перестаньте! — с мукой в голосе воскликнула Эйли. Рука наконец нашла то, что искала. Эйли судорожно выдохнула — пусть будет как будет! — и выдернула из ящика аркебузет.
Курок оружия был взведен, и Эйли выстрелила не целясь.
Князь отшатнулся, едва увидел аркебузет, и пуля не задела его.
Эйли, оглушенная грохотом выстрела и собственным поступком, все еще стояла, высоко держа оружие.
В комнате клубился едкий пороховой дым, и Эйли оглушительно чихнула.
С каменным лицом князь шагнул к Эйли и забрал аркебузет из ее руки.
В гостиную ворвалась перепуганная Гомейза, из-за ее спины выглядывали боязливые и жадные от любопытства лица служанок.
Князь обернулся и рявкнул:
— Вон!
Гомейза вытолкала девушек и, быстро кланяясь, исчезла сама; дверь плотно затворилась.
Князь сильной рукой взял Эйли за запястье, подвел к креслу и усадил. Она была покорна и тиха. Первым делом князь нараспашку открыл окно. Потом подошел к столу, налил из графина в высокий стакан лимонада и подал девушке. Эйли не сразу поняла, чуть отстранилась, но князь настоял и заставил ее выпить несколько глотков.
За его спиной опять открылась дверь.
— Я же сказал… — грозно начал он, оборачиваясь. И замолчал. В комнату рвался юный граф Заниах; верная Гомейза сдерживала его, но тщетно.
— Оставьте его! — приказал князь. — Пусть войдет.
Гомейза тут же отпустила мальчика, и он вбежал в комнату. Дверь тихо закрылась.
— Здесь стреляли, — дрожащим от волнения голосом произнес он, указывая на лежащий на столе аркебузет. Князь чуть покачал головой.
— Тебе не следовало приходить сюда, мой мальчик.
— Мне нужно было поговорить с княжной Сухейль Делено! — сказал Заниах.
— Ты выбрал неудачное время, — продолжал настаивать князь.
— Она стреляла в вас, — сказал Заниах. — Вы отправите княжну в крепость?
— Никто ни в кого не стрелял, — спокойно ответил князь.
— Княжна ваш враг? — не мог успокоиться мальчик. Князь обреченно вздохнул:
— Она думает, что я ей враг.
Мальчик подошел к Эйли и внимательно посмотрел на нее, потом смело обернулся к князю:
— Тогда я, видимо, тоже должен думать, что вы мой враг.
— Та-ак… — протянул князь и сел в свое кресло. — А почему вы-то, мой мальчик?
Заниах взял в свои руки безвольную ладонь княжны.
— Ведь это же тетя Зукки! — воскликнул он.
— Что?! — Князь привстал и снова опустился в кресло. Эйли смотрела на мальчика непонимающим взглядом.