К счастью для них и для доктора, гестапо не разнюхало об опасном хобби пансионерок, и после войны дамы, бывало, с огоньком в глазах вспоминали о былых подвигах и с гордостью демонстрировали новичкам и посетителям благодарственный адрес от правительства Северингии за подписью самого Великого князя.
Увидела его и Шано. Адрес висел на почетном месте в столовой, куда она переместилась вместе с дамами, чтобы все-таки помянуть бедного Микаэля за ужином с рюмочкой наливки.
Там за ужином Шано и дослушала окончание истории.
Военный опыт пошел пансионеркам на пользу. Старые дамы вынесли из него главное для себя: из Игры можно извлечь практическую выгоду. В тяжелые послевоенные годы, когда существование пансионата было под угрозой — у правительства не хватало средств, а доктор Гоаннэ, их единственный защитник и подмога, нелепо погиб со всей семьей в автомобильной катастрофе, — пансионерки взялись поправлять свое положение сами.
В Корисе чиновники, ведающие благотворительностью, не переставали удивляться, откуда у богом забытого пансионата появилось вдруг столько дарителей из состоятельных фамилий? Им было невдомек, что дарители были вовсе не бескорыстны; просто они не хотели, чтобы их сотрудничество с немецкими властями во время оккупации стало достоянием широкой общественности. А когда война ушла в прошлое и этот источник доходов иссяк, пансионерки Мюра-на-Отейне начали осваивать новые пути пополнения средств. Ведь благоустройство «замка», достойное существование его обитательниц, лечение и уход — все это требовало немалых денег. И Игра продолжалась.
Впрочем, дамы не злоупотребляли Игрой для удовлетворения своих маленьких прихотей. К тому же они разработали надежную стратегию общения с источниками финансовых поступлений и действовали всегда аккуратно и наверняка. Поэтому за всю активную, так сказать, стадию развития Игры у дам из «замка» ни разу не возникло каких-либо недоразумений с полицией, равно как и неприятностей со стороны их подопечных, — сказывался, видимо, недюжинный жизненный опыт каждой из них, приобретенный еще вне стен пансионата.
Не испытывали дамы и угрызений совести по поводу своих вроде бы незаконных действий. Каждая кандидатура очередного клиента всесторонне обсуждалась и в случае каких-либо сомнений решительно отклонялась; презумпцию невиновности пожилые дамы соблюдали неукоснительно. К тому же милые старушки, когда доводилось, не упускали случая анонимно помочь той же полиции, не упускали случая и поблаготворительствовать, не за свой, правда, счет. Словом, робингудствовали понемногу в меру сил и возможностей.
Памятуя слова Иисуса, что в подобных делах «пусть левая рука твоя не ведает, что творит правая», пансионерки предпочитали во всех случаях действовать инкогнито. И добрых двадцать лет посредником в переговорах «замка» и исполнителем приватных поручений был Микаэль Кушлер, поначалу служивший в пансионате садовником.
Майк быстро сообразил, с какой стороны на этом бутерброде масло, какие выгоды сулит ему такое посредничество, и, по-своему толкуя смысл фразы о левой и правой руке, стал под шумок обделывать свои делишки, используя получаемую информацию, в то и вовсе воруя ее у старушек. Те, впрочем, были не так уж наивны, но подобное положение вещей их вполне устраивало. Ведь будь на месте Майка какой-нибудь более оборотистый проходимец, он мог бы попытаться прибрать своих покровительниц к рукам, и старые дамы это прекрасно понимали. Но Майк хорошо знал свое место, и те крохи со стола, которые он подворовывал, добрые «тетушки» прощали своему непутевому «племяннику». К тому же он ни разу не попался на делах пансионата, а если попадался по собственной глупости, у него хватало благоразумия помалкивать об истинном источнике своей информации.
Поэтому старушки закрывали глаза на мелкие прегрешения непутевого «племянника». Они продолжали пользоваться его услугами до самого последнего времени, а порой сами подбрасывали Майку безобидные, на их взгляд, пустячки, которые тот умудрялся порой с треском проваливать. Так что, помимо прочего, старушкам приходилось еще поддерживать Майка материально, выплачивая ему что-то вроде ежемесячной ренты — так, сущую безделицу, крон шестьдесят, но достаточно, чтобы показать свое расположение и уберечь от ненужных соблазнов…
— Вот оно что! — не удержавшись, воскликнула Шано. — А я все думала, откуда у него берутся деньги в начале каждого месяца! Ох, Майк, Майк…
— Что вы, что вы, милочка! — замахала на нее ручками мадам Флаксман, та самая, что первой подошла к Шано на кладбище, а сейчас вела заглавную партию в хоре пансионерок. Про себя Шано сразу решила, что мадам Елена, как называли ее между собой подруги, была если не лидером, то, по крайней мере, душой здешнего общества: — Что вы, не следует осуждать Микаэля, надо быть снисходительным к человеческим слабостям.
— Что вы знаете о его слабостях! — с досадой воскликнула Шано.
И осеклась. После всего, что она здесь услышала, еще неизвестно было, кто что о ком знает и в каких, прямо скажем, товарных количествах.
— Ах, милая, — словно подтверждая ее мысли, грустно сказала мадам Флаксман, — мы знаем о бедном Микаэле гораздо больше, чем вы полагаете. — И добавила, почти дословно повторив то, что сегодня днем говорил господин Мюллер: — Не таким уж он был плохим человеком, упокой Господь его душу.
— Аминь, — вразноголосицу ответили дамы, мелко крестясь.
— Простите, — смутилась Шано, — я ничего такого не хотела сказать, просто вырвалось.
Дамы понимающе заулыбались.
9
Ужин тем временем закончился, и его остатки исчезли со столов; Шано даже не заметила, как это произошло — прислуга здесь действительно была хорошо вышколена. За окном начало смеркаться, и, глянув на часы, она с удивлением увидела, что уже почти восемь. Ее жест не ускользнул от внимания дам. Те засуетились.
— Ах, заболтали мы вас! Вам скоро уезжать? Вы ведь едете на девятичасовом поезде? Ах, ах, а вы еще не видели замок!
Шано не на шутку заволновалась, что так и уедет, не узнав главного. Но ее успокоила мадам Елена:
— Не волнуйтесь, Шано, времени еще достаточно. Кое-что мы для вас приготовили заранее, а если что-то упустили, то подберем за несколько минут.
Впрочем, экскурсия по пансионату была непродолжительной, хотя увидеть она успела многое. Весь первый этаж «замка» был отдан администрации и медицине. Шано должна была признать, что пансионат оборудован по последнему слову науки — какой только аппаратуры тут не было!
Но настоящее потрясение она испытала, когда ее провели на второй этаж, где, собственно, и жили пансионерки. Пройдя по длинному коридору, Шано и компания оказались в небольшом уютном помещении, которое можно было бы назвать гостиной или библиотекой в провинциальном стиле.
Можно было бы, если бы не выстроившиеся в ряд на длинном, весьма современного вида столе четыре новеньких компьютера со всевозможными аксессуарами, о которых сама Шано могла только мечтать. В данный момент все это богатство было отключено и покоилось под столь неуместными, но такими трогательными на сверхсовременной аппаратуре кружевными салфеточками. Только в дальнем конце стола светился экран монитора, за которым сидела в инвалидном кресле весьма пожилая дама и, судя по доносящимся из ее угла звукам, резалась — именно резалась, другого слова Шано не могла подобрать, — в DOOM; на вошедших она не обратила ни малейшего внимания — все так же продолжала уничтожать мельтешащих по экрану монстров и азартно двигать тощими плечами, прячась, по всей видимости, от ответных выстрелов за виртуальными препятствиями. Дамы, хихикая, объяснили Шано, что это мадам Глиповски, здешняя рекордистка по DOOMy, что так она проводит все вечера подряд, и не надо ее беспокоить, она все равно ничего, кроме игры, не видит и не слышит.