— Ты не можешь испытывать боли, — ответил Антон, заставив оцепеневшую Лану встать с кресла, — Иди умойся, там за переборкой санузел.
Она с ужасом посмотрела на него, потом перевела взгляд на прокушенное запястье Антона, кровь с которого капала на пол, и ее губы, тоже испачканные в крови, мелко задрожали.
— Иди, я сказал!
Лана скрылась за переборкой.
Дождавшись, пока за ней автоматически закроется дверь, Антон рывком достал полутораметровый шунт нейросенсорного контакта.
К этому моменту текучие огни внутри РИГМЫ уже стабилизировались.
— Что ты задумал, Антон? — опять зазвучал ровный синтезированный голос. — Ты не можешь судить меня, потому что ты…
— Я выжил на Хаборе, — ответил он, вставляя один конец шунта в свой височный имплант. — Ты пустила их сюда, на Деметру, и этим обрекла таких же, как я, молодых парней на смерть. Я хочу знать: почему?.. — Он двумя пальцами проверил, прочно ли вошел конец шунта в разъем височного импланта, и потянулся к шару РИГМЫ.
— Лучше просто убей меня…
— Нет. Ты не заслужила этого, — ответил Антон, вытаскивая заглушку разъема прямой нейросенсорной связи.
— Что ты задумал?
— Сейчас поймешь… — С этими словами он воткнул второй конец шунта в ответное гнездо. — Это будет настоящая боль, обещаю.
Красные огоньки замедлили свой бег, а потом медленно, словно бы нехотя, потекли туда, к жадному жерлу открывшегося двухстороннего канала, вливаясь в тончайшие стекловидные нити оптоволокна.
Прошло несколько секунд, и второй жгут, подключенный к височному импланту Антона, выплеснул в темный шар РИГМЫ текучий огонь преобразованных в байты мыслей…
Электронная система влилась в его разум, а он — в нее.
Только безумец решился бы на подобный шаг, но Антон так устал от недосказанности, загадок, предательств, что несколько выстрелов уже не удовлетворяли его. Он хотел знать, что она такое?
В ответ он выплеснул в ее сознание тот ад, который все эти годы спал, загнанный в подсознание, и был так неосторожно разбужен появлением Сары Клеймон…
…Минутой позже тихо прошелестела автоматически открывшаяся дверь рубки.
Лана, застыв на пороге, увидела, что Антон сидит в кресле, бледный, как лист бумаги, неестественно выпрямившийся, словно его позвоночник заменили негнущимся стальным прутом… а огни внутри покрытого сеткой трещин шара РИГМЫ превратились в полыхающий вихрь, и в их водовороте уже невозможно различить пламени отдельных искр.
Несколько секунд она стояла, в немом оцепенении созерцая эту сцену, а потом, присев на корточки подле Антона, одной рукой зажала ранки на его запястье, чтобы унять кровь, а другой откинула свои длинные волосы, обнажая расположенный чуть ниже ушной раковины инфракрасный порт, предназначенный для обмена данными между человеком и машиной, без посредничества оптоволоконных соединений.
Закрыв глаза, она медленно опустилась на колени, по-прежнему сжимая руку Антона.
* * *
Внутренний мир машины был холоден и скуп.
Так показалось Антону в первые мгновенья, когда он понял, с какой легкостью в его новом восприятии годы спрессовывались в столетия, которые можно было ощущать по-разному — как бездну времени или как миг…
Он не помнил себя исполнительной сетью исправных компьютерных узлов — реальная память начиналась в той точке, когда наступило осознание чего-то общего, темного, имевшего температуру, прочность, протяженность…
Этот собирательный образ, поначалу тусклый, постепенно наполнялся объемом, отдельными частями, пониманием их предназначения… и все это начинало постепенно дышать в нем, медленно пульсируя — каждая частичка в своем такте, — это длилось миг? Или век? Но потом, когда комплекс приобрел полноту и ясность, вместе с этим осознанием пришла и иная правда: каждая из составляющих его частиц медленно разрушалась, стремясь к концу своего существования.
Это еще не являлось машинным разумом, то была сеть, составляющие которой медленно агонизировали, обмениваясь между собой тревожными сообщениями о потере тех или иных функций…
Первая, сохранившаяся в памяти, логически выстроенная цепочка, выглядела так: люди — обратить внимание — запросить поддержку…
Исполнение.
Где-то наверху царил иной мир, который она согревала, поставляла в него электричество, осуществляла подачу воды в немногие, выстроенные на поверхности цоколя здания.
Там стояли компьютерные терминалы, куда она посылала отчеты о разрушениях, с экранов которых многочисленными предупреждениями о сбоях просила: придите, посмотрите, что со мной?
Никто не спустился в мрачные недра подземелий, чтобы исправить ситуацию.
Сеть продолжала умирать. Шесть основных терминалов, похожих на центральный нервный узел, день ото Дня принимали все больше и больше сообщений, требующих немедленной реакции. Отдельные компьютерные узлы с приданными им механизмами уже не могли решить возникающие проблемы, и обвальное накопление информации заставило системы шести терминалов войти в аварийный режим. Им предписывалось объединить свои мощности, выработав новую программную оболочку с высокой степенью свободы принятия решений.
Подобные действия электронных машин были запрограммированы еще на Земле. Создание новой системы с огромными полномочиями управления предусматривалось в случае глобальной катастрофы стихийного характера, когда внезапные и необратимые разрушения будут угрожать целостности цоколя и ядерного реактора.
Новая программная оболочка должна была перехватить все функции управления и поддерживать их до прихода аварийных бригад.
Никто из проектировщиков компьютерных сетей будущего города не предполагал, что необратимые разрушения станут накапливаться годами, а когда их количество превысит критический порог, то сверхмощная виртуальная оболочка будет создана не на день или два, а навсегда, потому что людям, живущим наверху, уже давно не было дела до оставшихся на нижних уровнях машин…
Несколько суток в недрах мрачных подземелий ветшающего цоколя шесть мощнейших компьютерных комплексов объединялись, создавая единое информационное поле, которым бы управляла одна программная оболочка.
Ее рождение походило на вспышку, когда включились все приданные ей сетевые каналы.
Холодный разум очнулся в техногенном аду: где-то прорывало трубопроводы, перегорали замкнувшиеся без должного ухода кабели энергоснабжения, исполнительные механизмы, связанные с обесточенными терминалами, застывали в темных коридорах мрачными статуями, а те немногие, что оставались на связи, едва могли поддерживать в относительной исправности небольшой участок коммуникаций в районе ядерного реактора.
Шесть мощнейших процессоров, отданных под ее власть, день за днем просчитывали повреждения, вырабатывали схемы их устранения. Внутренние часы новой сетевой оболочки фиксировали сутки за сутками, которые проходили в борьбе за целостность системы, но в зоне тотальных разрушений так и не появилось ни одной ремонтной бригады, никто не пытался связаться с сетью, чтобы взять под контроль протекающие в недрах цоколя процессы.