Я моргала и моргала, пока не привыкла к увеличительному кошачьему зрению, которое показывало мне всякие занятные комочки пыли в дальней дали, в темных уголках под диваном. Я чуяла запах пыли.
Зрение и обоняние перемешались и слились, и я чуяла такое, что и не поверите, — например, что халат мистера Фелпса на самом деле официальное одеяние вроде судейского плаща или ризы священника, а в кармане у него лежит зеленая шкатулка.
Я собиралась подбежать к нему и понюхать, но путь мне преградил диван. Представляете, если вонзить в него ногти, то есть когти, то можно бегать по нему всему — туда-сюда, и вверх, и вниз, и вдоль спинки, быстро-быстро. Невероятно увлекательно! Хвост мотается из стороны в сторону и помогает удержать равновесие. Потом я прыгнула на кофейный столик. Пара пустяков. Выбираешь место посадки — возле тарелки с печеньем, — перелетаешь через полкомнаты — и ты уже там. После этого у меня появились честолюбивые замыслы. Я увидела каминную полку с часами и безделушками — высоко-высоко и на дальнем конце комнаты. Тщательно прицелилась. Повиляла задней частью, чтобы настроиться — и прыгнула. Взмыла вверх. И можно сказать, долетела — по крайней мере, передними лапами. В зеркале за часами я на миг увидела пушистого черного котенка с перепуганными синими глазами, и не успела я сообразить, что котенок — это я, как уже полетела на пол. Я перевернулась в воздухе и приземлилась на лапы возле камина — очень сердитая.
— Пожалуй, хватит, — сказал высоко надо мной голос мисс Фелпс — он грохотал и жужжал у меня в ушах. — Должно быть, ты уже освоилась.
Тут я повалилась на бок — хлоп! — и очутилась на бугре возле приюта.
Я почти сразу поняла, почему мистеру Фелпсу удобнее путешествовать во времени в обличье кота. Первым делом я задрала черную пушистую заднюю лапу и вылизывала ее, пока нос сам не рассказал мне обо всем вокруг. Я сидела в бамбуковой роще — нет, в траве, — окружавшей высоченные деревья, покрытые большими светло-зелеными сердцевидными почками: эти деревья, как я узнала по запаху, были на самом деле кусты на бугре. Наверное, сирень. В тот же миг я сообразила, что попала в теплый день в каком-то другом году, — судя по солнцу, дата была примерно та же самая, просто весна началась гораздо раньше и все уже расцвело и зазеленело. От птичьих перепалок в кустах у меня потекли слюнки. Я встала и задумалась, не поохотиться ли.
Изящная взрослая черная кошка тоже поднялась — до нее был примерно фут. Из мамы получилась просто восхитительная кошка, вроде маленькой пантеры. Когда она встала, из ближайших деревьев-кустов вышел вразвалочку полосатый кот и, похоже, решил, что мама — его очередная подруга жизни. Такие уж они, коты.
— Ну как, красотка, ты не против? — спросил он на кошачьем языке жестов.
Мама без лишних слов выбросила вперед бархатную лапу, утыканную когтями. Хрясь! Точный молниеносный удар угодил полосатому прямо по уху. Это было великолепно. Потом мама не спеша двинулась ко мне, а полосатый припал к земле, прижав уши. Бедный мистер Фелпс. Он же всего-навсего вел себя согласно кошачьей природе. Правда, мама, наверное, тоже. Она мимоходом лизнула меня шершавым языком — хотела показать полосатому, мол, у нее есть материнские обязанности и она пока не готова стать чьей-то подругой жизни. Мистер Фелпс отполз на почтительное расстояние и уселся там с надменным видом.
Потом мы все сообразили, что с поля рядом с бугром доносятся человеческие голоса. До этого мы увлеклись своими кошачьими делами и не замечали их. Мы побежали туда — ровной бесшумной рысью на полусогнутых лапах, когда переставляешь их по одной, как будто пробираешься через болото, и бежали, пока в просвет узенькой тропинки не стало видно поле. Кошки — мастера прятаться. Мы с мамой присели на хвосты. Мистер Фелпс, существо многоопытное, устроился на кочке, удобно подобрав передние лапы.
Возле холма стояли два человека. Когда мы их увидели, они надрывались от хохота. Одна из них была девушка, примерно ровесница Зенобии Бейли, с длинными-длинными распущенными черными волосами, которые занавешивали ей лицо, и ее саму было не разглядеть. Второй был молодой человек, на мой взгляд, похожий на студента, по крайней мере, того же возраста.
— Это просто невозможно! — сказал он, когда выпрямился и попытался унять смех.
Я его едва узнала — даже тогда, — но тут он перестал смеяться, и осталась только улыбка. И тут я увидела, что у него такая же длинная-длинная улыбка, что и у призрака. Волосы у него оказались светлые, мышиного цвета. Он отрастил длинную гриву и зачесывал ее назад со лба. Нос и правда был длинный и с горбинкой, но совсем не крючковатый попугайский клюв. И на королевского шута Энтони не очень-то смахивал, точнее, шута в нем можно было разглядеть, только если ты уже видел призрака. Думаю, мама правильно догадалась. Призрак был такой, каким Энтони Грин считал самого себя, а не такой, как он на самом деле выглядел. А выглядел он почти по-нормальному — стоял себе на солнце в старомодных брюках и смеялся вместе с девушкой.
— Неужели человек способен вернуться из могилы? — сказал он. — В смысле — с того света, ты это хотела сказать, да?
Девушка тоже выпрямилась и отбросила длинные прямые волосы назад. Лицо у нее было узкое, изможденное, — похожие лица бывают у манекенщиц, — а от ее наряда меня саму чуть не разобрал смех: этот фасон уже давным-давно не носят. Наверное, она была красивая, просто мне не понравились ее глаза.
— Это ты так говоришь, а не я, — возразила девушка. — А я говорила о традиции. Я хочу знать, можно ли в самом деле увеличить колдовскую силу, если уйти в землю, а потом вернуться. Неужели тебе не интересно попробовать?
Энтони Грин пожал плечами.
— Честно говоря, нет.
Она рассмеялась и погладила его по руке.
— Ладно, по мне ты и такой хорош. Забудем.
Тут я даже застеснялась на них смотреть — он взял ее за плечи и произнес:
— Вовсе я не хорош. Но я все равно люблю тебя, Наоми.
Она поцеловала его и сказала:
— Любишь — да, но ты же мне не доверяешь. Все время твердишь — все люди одинаковы, между мужчинами и женщинами иначе не бывает, а на самом деле я тебе доверяю, а ты мне нет, иначе позволил бы мне заточить тебя в холм, а потом выпустить обратно.
— Ну, тогда позволю, просто чтобы ты понимала, — сказал Энтони Грин. И улыбнулся своей длинной улыбкой, хитроумно-обманной, и я решила, что это он не всерьез.
Но мама думала иначе. Она тигриным прыжком выскочила на склон и помчалась вниз, к подножию бугра. Очутившись в траве на поле, она перешла на шаг, а потом стала осторожно пробираться к ним.
— Гляди-ка, кошечка, — сказал Энтони Грин. Наверное, был рад, что можно отвлечься.
Наоми покосилась на маму.
— Черная кошка — хорошая примета, — сказала она. В ее глазах мне, кроме всего прочего, не нравилась расчетливость: она все время прикидывала, какую пользу извлечь из всего, что ей попадалось. Вот и от мамы ей была польза. — Она тебе показывает, что в моем испытании нет ничего плохого.