Малышка сидела на земле с куклой и деревянной лодочкой в руках. Когда их глаза встретились, капитан улыбнулся ей, и девочка покраснела до ушей. Ее голубые глаза сияли, как звезды.
Капитан пришел в волнение: он стоял перед дочкой Последнего Эльфа, в ее венах текла кровь единственного командира, приказам которого он был готов подчиняться, за которым последовал бы куда угодно, хоть на небо, хоть в преисподнюю.
— У тебя такие же глаза, как у твоего отца, — шепотом выпалил он и немедленно проклял сам себя.
Из всех слов, с которыми он мог обратиться к девочке, которую заставили смотреть, как умирал ее отец, Ранкстрайл выбрал самые идиотские. Из глаз девочки покатилась слеза, потом еще одна и еще. Слезы слились друг с другом и превратились в безутешный плач. Капитан проклял себя дважды: можно подумать, у него и без того было недостаточно грехов, самым тяжким из которых было то, что он не смог защитить Йорша, — так теперь он еще и довел до слез его дочку! В неуклюжей попытке успокоить ее капитан взял девочку на руки и крепко прижал к себе. Плач и не думал прекращаться, наоборот, перешел в рыдания.
Даже мысль о том, что королева-ведьма, застав его рядом с дочерью, прикажет живьем содрать с него шкуру, не ужасала капитана настолько, насколько отчаяние девочки и чувство вины за то, что он вызвал ее слезы. Проснулся орленок и спустился на нижнюю ветку каштана, чтобы быть поближе к малышке. Его клюв находился как раз на уровне глаз капитана, и тот понадеялся, что хищная птица не заставит его дорого поплатиться за эти отчаянные рыдания. Всхлипывания усиливались, и среди неразборчивых слогов в них слышались слова «мой папа».
— Мне тоже его не хватает, знаешь? — прошептал Ранкстрайл. — Я видел его один-единственный раз, но каждый миг чувствую, как мне его не хватает. Если бы он был здесь, война давно закончилась бы победой. Он оставил тебя, чтобы спасти мой город, знаешь? Без него все погибли бы, в том числе и дети. Все превратилось бы в прах и пепел. Он оставил тебя, чтобы спасти нас. И хоть я видел его всего один раз, он успел рассказать мне о тебе, о том, как он любил тебя… Он называл тебя «моя обожаемая девочка»…
Капитан надеялся, что его тихий голос успокоит девочку. Но он не рассчитал, насколько ему самому будет больно говорить о Йорше. Ранкстрайл поклялся, что его меч будет принадлежать лишь Эльфу, а потом оставил того умирать в одиночестве. Благодаря Йоршу мир был бы спасен, но по вине Ранкстрайла их единственное спасение было без помех уничтожено Судьей. Молодой капитан обнял девочку и, к своему великому стыду, сам не смог сдержать слез. Малышка заметила это и зарыдала еще сильнее. Ранкстрайл желал провалиться сквозь землю: он не только не смог успокоить девочку, но и усугубил ее мучения. Капитан не знал, что делать, и продолжал держать ее на руках, проклиная себя в душе.
Время шло, день подходил к концу. Солнце постепенно садилось за Черные горы, и рыдания девочки постепенно затихали, но плакать она так и не переставала. Малышка продолжала всхлипывать, обняв капитана за шею и уткнувшись лицом в его воротник, насквозь пропитавшийся ее соплями и слезами. Ранкстрайл подумал, что ему, видно, на роду написано утешать маленьких принцесс Далигара, одетых в красное и сморкавшихся в его одежду. Его переполнила нежность к девочке. Капитан отдал бы все, что у него было, чтобы утешить ее, но он обладал лишь своей старой клячей, украденным у какого-то орка мечом и разваливавшейся на части кирасой, которую ему все чаще приходилось латать.
Он осмелился погладить ее по волосам: его сестру и брата это успокаивало. Но огромные грубые руки застряли в кружевах чепчика и сорвали его с головы малышки. Черные кудри рассыпались по ее плечикам. Капитан был готов на все, лишь бы все снова было, как раньше: кудри внутри чепчика, слезы внутри девочки. Но она вдруг сама с яростью сдернула с себя ненавистный чепчик и бросила его на землю. Потом схватила руками подол своего красного платья и попыталась разорвать его.
— Нет! Дуной! — крикнула она, потом снова обхватила руками его шею и ударилась в слезы.
— Да, дурной, мне тоже совсем не нравится этот цвет, — поддержал ее капитан. — Разве это цвет для девочки? Он напоминает кро…
К счастью, он успел вовремя прикусить язык.
Ранкстрайл вырастил Вспышку и Борстрила — он знал, насколько ужасными могут быть для ребенка мелочи, которым взрослые не придают никакого значения. Должно быть, маленькой принцессе Далигара, видевшей, как умер ее отец, было невыносимо ходить в платье, которое в ее представлении было окрашено кровью.
Во всхлипываниях девочки теперь можно было различить слова «папа» и «дома».
Капитан вновь заговорил с ней: он долго рассказывал, как Йорш спас Мир Людей, потом так же долго объяснял, почему она не могла вновь надеть свой голубой передник. У нее отобрали его потому, что носить его стало слишком опасно, а вовсе не потому, что не любили ее или хотели наказать, заставив носить платье такого плохого цвета. Но ведь оно все же не было выкрашено кро… Короче, это платье было красным от одной раковины — он точно знал это, ему рассказывала об этом его мать. И все ткани красного цвета были такими дорогими, потому что краску для них получали из одной редкой морской раковины… Она ведь тоже родилась на берегу моря, правда? Ее дом был на берегу моря, и ее не пускали домой не потому, что не любили или хотели сделать ей что-то плохое, нет… Просто на дороге сейчас были орки.
Постепенно плач утих. Наступил вечер. Наконец-то девочка подняла глаза на капитана, и тот вытер их своим рукавом. Он не знал, что делать дальше: она была слишком мала, чтобы и ее тоже учить стрелять из лука.
— Хочешь собачку? — спросил он наконец. — Хорошенькую собачку, чтобы играть вместе с ней, хочешь? Так ты больше не будешь одна. А если придет орк и захочет тебя обидеть, собачка его укусит.
Девочка внимательно посмотрела на него. Искра интереса мелькнула в ее глазах, словно одинокий светлячок, затерявшийся в отчаянии ночи.
— Ивой? — нахмурив лоб, спросила она вполголоса.
Капитан задумался, что, черт возьми, могло значить это «ивой», но ему ничего не пришло в голову.
Покачав головой, он объяснил девочке, что не понял ее. Тогда малышка указала сначала на себя, потом на деревянную куклу и опять на себя.
— Ивой? — повторила она.
— Живой, конечно, настоящий живой щенок, не деревянная игрушка.
— Гав? — еще раз неуверенно переспросила девочка.
— Нет, он не лает, он воет. Но он все равно хороший, знаешь, даже лучше, чем собака. Щенки, которые воют, лучше щенков, которые гавкают: они не мешают тебе спать по ночам, ну, разве что иногда, в полнолуние. И если придет орк, щенки, которые воют, кусают больнее, чем те, которые гавкают. У меня тоже есть один, знаешь, мой — он папа этого. А этого я принес специально для тебя, — схитрил капитан.
С девочкой на руках он пересек сад и оказался в тени глициний. Волчонок проснулся и, наклонив голову, посмотрел на девочку. Та посмотрела на щенка. Капитан опустился на одно колено — малышка нагнулась, волчонок положил передние лапы на подол ее платья, и два маленьких носа встретились. Девочка прикрыла руками рот, когда на лице ее показалась первая неуверенная улыбка. Ранкстрайл понял, что это было началом ее утешения.