Смерть коменданта королевского дворца несла с собой какую-то другую боль. Пожилой придворный, достававший из глубоких нор самых невероятных зверей и готовивший из них изысканные блюда для Роби, превращавший самые невероятные предметы в игрушки для Эрброу, был чем-то вроде друга и дедушки, которого ни у нее, ни у ее дочери никогда раньше не было.
— Теперь честь вашего рода восстановлена, — добавила Розальба. — Я лично засвидетельствую ваше мужество…
— Знаете, госпожа, — с трудом сказал старик, — сейчас, когда я вновь обрел свою честь, я понимаю, что готовить для вас еду… накрывать для вас стол… кастрюли… жаркое… это самая высокая честь в мире… Знаете, у меня никогда не было детей… я чувствовал, будто вы… будто ваша дочь…
Старик не смог договорить.
— Вы спасли мою жизнь, — еще раз повторила королева-ведьма.
Старик умер. Розальба закрыла ему глаза.
— Дакон, — тихо и ласково проговорила Эрброу. — Папа, дакон.
— Госпожа, простите меня, — разрыдалась Парция. — Девочка предупредила меня об орках, но я… я ей не поверила…
— Все мы ошибаемся, — вполголоса промолвила Розальба, качая головой. — Еще вчера я приговорила бы тебя к смерти. Но теперь я понимаю, что все мы ошибаемся. По моему собственному приказу дворец и город остались без защиты. Я наорала на двух воинов, готовых отдать жизнь за меня и моих детей, я оскорбила их и своими угрозами, криками и ошибочными приказами добилась лишь того, что мои собственные дети остались без защиты. Всем нам, и мне в первую очередь, нужно быть внимательней и прислушиваться к тому, что говорят нам другие, о чем они нас предупреждают, даже когда мы уверены, что понимаем происходящее лучше всех на свете…
Розальба поднялась на ноги и оказалась лицом к лицу с необыкновенно смущенным церемониймейстером, который тоже не мог сдержать слез.
— Вы тоже спасли мою жизнь, — растерянно проговорила она, — вы спасли меня, рискуя собственной жизнью…
От возмущения слезы церемониймейстера мгновенно высохли, и он, справедливо негодуя, полувысокомерно-полуснисходительно приподняв брови, посмотрел ей в лицо с тем выражением, которое Розальба ненавидела всем сердцем.
— Госпожа, — вопросил церемониймейстер, — каким образом моя уверенность в том, что вы недостойны титула правительницы, навела вас на мысль, что я не готов пойти ради вас на смерть?
Это было довольно противоречивое заявление. Розальба попыталась найти в нем хоть какую-то логику и поняла, что если достаточно хорошо вдуматься, то некий намек на здравый смысл в этих словах все-таки был.
— Госпожа, — добавил церемониймейстер, разводя руками, отчего парчовая кайма его бархатных рукавов сверкнула золотой вышивкой, — сказать, что вам свойственна небрежность и что любезность ваша может сравниться лишь с любезностью помеси дикого кабана и горной белки, — значит прибегнуть к эвфемизмам. Тем не менее вы — наш король. Кто берет на себя командование в войне с орками, тот и есть настоящий король, а за короля следует сражаться и, если потребуется, умереть.
— Почему вы не отправились в Алил с остальными придворными? — после некоторого молчания спросила Розальба.
— Когда орки у ворот? Госпожа! — воскликнул изумленный церемониймейстер. — Должен же кто-то находиться во дворце, когда они захватят город! Не думайте, что я остался, чтобы защищать Далигар: я никогда не считал себя способным на это. Я просто остался, чтобы умереть вместе с ним. Я не желал, чтобы Далигар умирал в одиночестве. Этот город часто и надолго терял свое достоинство, но города не должны умирать в одиночестве, кто-то должен находиться в королевском дворце, когда в него нагрянут убийцы.
Розальба кивнула.
— Думаю, я недооценила вас, — через некоторое время проговорила она.
— Это значит, что вы научитесь пользоваться ножом и вилкой?
— Нет, но, может быть, я не запрещу вам научить этому моих детей.
Пожилой придворный поклонился.
Тут вошел запыхавшийся капитан, покрытый грязью и кровью, с открытой раной на одной руке и с окровавленным топором в другой. За ним показался совершенно обессилевший волк. Зверь подполз к тому, что осталось от пруда, попытался напиться и в конце концов рухнул в грязь.
— На этого капитана нужно посмотреть два раза, чтобы отличить от орков, с которыми он сражается, — шепотом заметила Парция.
— А иногда и три, — тоже шепотом подтвердил церемониймейстер.
Капитан оперся спиной о стену, стараясь отдышаться. Краем уха он слушал Розальбу, которая благодарила его и просила прощения за то, что…
— Все мы ошибаемся, — в смущении пробурчал тот, не дав ей закончить фразу. На его лице не было и следа улыбки.
Он подошел к Авроре, чтобы отдать Эрброу ее волчонка, и сразу же отвернулся.
Розальба спросила, как его ранили в руку. Капитан отошел в тенистую часть балкона. Наверное, чтобы скрыться от жары. К тому же в тени грязь на его кирасе была не так заметна; серебро же на платье Авроры и золотая парча на рукавах церемониймейстера еще больше сверкали в свете летнего солнца.
Капитан прислонился к стене и рассказал, что его меч раскололся во время сражения, а так как этот меч когда-то принадлежал орку, он был сделан из цельного куска металла, от лезвия до эфеса, и поэтому, расколовшись, поранил его самого. Капитану пришлось также объяснить, что он сражался этим тяжелым мечом из плохого металла, принадлежавшим когда-то орку, потому что его последний меч, слишком для него легкий, сломался в сражении за Варил, а предпоследний — где-то в районе Южных гор, он не помнил, где именно. Церемониймейстер объявил, что у них оставался еще один меч древнего короля — Кароло Шестого. Если ему не изменяла память. Пока капитан переводил дух, церемониймейстер сходил за мечом и с необыкновенно торжественным видом передал его Ранкстрайлу. На мече было налеплено столько украшений и драгоценных камней, что его неудобно было держать в руках, но он, по крайней мере, был выкован из отличного металла.
Переведя немного дух, капитан доложил, что город снова в безопасности, деревянный мост сожжен, катапульты тоже. Они захватили продовольственный обоз. Если королева согласна, он даст приказ сложить одну половину продуктов в подземелье дворца, а другую, с позволения правительницы, наемник Лизентрайль с его солдатами раздаст населению на главной площади.
Розальба согласно кивнула.
— Все мы ошибаемся, — задумчиво повторила она про себя.
Потом спросила, понял ли кто-нибудь, как орки проникли во дворец. Каждая пядь городской стены находилась под охраной, пусть и не воинов, а обычных горожан.
Ее вопрос остался без ответа.
— Госпожа, — промолвил церемониймейстер, — вы только что родили двоих детей — не лучше ли вам отдохнуть?
Парция горячо поддержала его. Все присутствующие кивнули.
И действительно, Розальба заметила, что ей уже трудно держаться на ногах. Она приказала обезглавить убитых орков и насадить их головы на колья, чтобы те, кто послал их, увидели, какой конец ждет всех, кто попытается похитить ее дочь.