В этом месте река была значительно шире. Травянистый берег постепенно переходил в песчаный, усеянный мелкой галькой. Большие валуны в середине реки мешали быстрому течению, и кристально чистая вода перекатывалась через них с громким журчанием.
– Как красиво! – не могла сдержать восхищения Лорен. Она соскочила с лошади и побежала к реке.
На противоположном берегу реки была скальная порода, очень похожая на ту, из которой Безумный Джек построил свой дом. Скала создавала здесь естественное укрытие, отгораживая это место, как большая ширма, а пекановые деревья, обступая его со всех сторон, усиливали иллюзию уединенности, несмотря на первобытную дикость природы.
Лорен совсем забыла о Джереде и заметила его только тогда, когда он подошел к ней и заговорил:
– Река здесь подпитывается подземными ключами. Вот почему она такая чистая и прозрачная. Пошли.
Она удивилась, когда Джеред взял ее за руку и шагнул на ближайший валун в реке. Кожаные перчатки не мешали ей чувствовать тепло его руки, крепко державшей ее руку. Они вместе перебирались с валуна на валун, отполированные омывавшей их много лет водой. Когда они добрались до скалы, Джеред встал на колени, Лорен последовала его примеру, сняла перчатку и опустила руку в воду.
– Ой, какая холодная! – воскликнула она и засмеялась.
– Только пока не привыкнете, – сказал Джеред с улыбкой. – Когда мы с Руди были детьми, то приходили сюда поплавать. Нас приводил Бен, пока мы не стали достаточно взрослыми, чтобы самим о себе позаботиться. Видите ли, во время дождей этот приток Кабалло превращается в бурную реку. Место, где мы сейчас стоим, полностью скрывается под водой, текущей с холмов. Весной здесь все выглядит совершенно по-другому. Расцветают красные цветы на иудином дереве [13] , и люпины покрывают холмы, как синий ковер.
Лорен внимательно слушала, не спуская глаз с Джереда. Он говорил свободно, оживленно жестикулируя. Имя Бена он произнес без того затравленного выражения лица, которое обычно появлялось, когда он говорил об отце или когда о нем упоминали другие.
Она наклонилась, набрала воду в пригоршню и поднесла ко рту. Вода имела солоноватый привкус, и Лорен скорчила недовольную гримасу. Джеред рассмеялся:
– Скверный вкус, да? Вода чистая, но ее следует профильтровать через древесный уголь, чтобы можно было пить. Видите то место под скалой, где вода пузырится? – Он показал рукой, Лорен кивнула. – Там один из ключей.
Они прошли по камням обратно на берег, где послушно стояли их лошади и щипали траву. Пока Джеред доставал еду из седельных мешков, Лорен поднялась на гребень холма. У нее перехватило дыхание от открывшегося вида прекрасной долины, лежавшей у ее ног.
– Обед подан, мадам! – крикнул Джеред, сопроводив свои слова учтивым жестом в сторону расстеленного одеяла, которое должно было послужить им столом.
Чувствуя себя легко и свободно, она побежала вниз, к нему. Под ее сапогами хрустели пекановые орехи и шуршали осенние листья.
Мария приготовила им столько еды, что хватило бы на целую армию. Но Лорен с удовлетворением отметила, что на этот раз бобов не было. Зато были тонко нарезанный ростбиф, картофельный салат в горшочке, маринованные персики со специями, свежий хлеб и сахарное печенье. Они ели из оловянных тарелок, которые мужчины берут с собой, когда уезжают из дому на несколько дней. Рядом с этими тарелками довольно странно смотрелись салфетки из белоснежного тонкого льна, которые Мария упаковала вместе со всем остальным.
– Как здесь красиво, Джеред, – сказала Лорен, когда первый голод был утолен.
– Да, – небрежно ответил Джеред, дожевывая кусок хлеба. – В этом месте я хотел бы построить дом. Вон там, прямо на вершине холма. Фасадом он будет обращен к реке, а вот это, – он сделал широкий жест рукой, – будет задний двор. Даже если река выйдет из берегов, вода не поднимется так высоко, и дом не пострадает.
– Это было бы прекрасно, – с энтузиазмом откликнулась Лорен, – мне хотелось бы жить в таком доме.
Как только Лорен произнесла эти слова, она мгновенно почувствовала, как Джеред отдалился от нее, стал чужим и враждебным. Резко повернув голову, он впился в нее жестким, тяжелым взглядом. Она хотела сказать, что вовсе не имела в виду желание жить здесь вместе с ним, ее фраза была чисто риторической, но промолчала и опустила голову.
Каждый из них болезненно ощущал присутствие другого, защитившись молчанием, как панцирем. Это молчание ощущалось как нечто материальное, казалось, его можно было потрогать. Призвав на помощь свой самый непринужденный тон, выработанный долгой практикой общения с гостями Пратеров, Лорен спросила:
– Почему вы не сказали мне, что Руди ваш брат?
Этот вопрос совершенно сбил Джереда с толку, он даже перестал жевать. Наконец, проглотив то, что было у него во рту, и сделав большой глоток из бутылки с пивом, он ответил вопросом на вопрос:
– А это так важно? Вас интересует, что он незаконнорожденный?
Джеред пристально посмотрел на нее, но прочел в ее глазах только понимание.
– Нет, для меня это не имеет значения, Джеред.
– Но для многих имеет. А также и то, что он наполовину мексиканец, – добавил он с горечью. – Никто не понимает, какие отношения были между Беном и Марией.
– Я понимаю.
И снова она озадачила его своим ответом. Не отводя от Лорен изучающего взгляда, Джеред переменил позу. Теперь он лежал, опершись на локоть и вытянув перед собой длинные ноги. Лорен тут же вспомнила, как он лежал в повозке, когда она увидела его первый раз, и ей захотелось, чтобы он сел прямо. Ее взгляд поневоле притягивало это раскинувшееся перед ней мужское тело.
Чтобы скрыть смущение, она заметила:
– Вы всегда называете отца по имени. Почему?
Вопреки ее ожиданиям Джеред не рассердился, а тихо рассмеялся.
– Да просто потому, что все его так называли, – пожал он плечами. – Ему не нравились церемонии. Он в этом не нуждался. Я понял это, когда вернулся с Кубы и ко мне вдруг стали обращаться: «Лейтенант Локетт».
– Вероятно, вам пришлось много пережить. Я читала, что наша армия так же страдала от климата, как и от испанцев.
– Это еще мягко сказано. Мне казалось, что за все время там я ни разу глубоко не вздохнул. Это было Божье наказание. Как бы вы ни старались наполнить легкие этим тяжелым воздухом, его всегда не хватало. Многие страдали от малярии и шли в бой, трясясь от лихорадки, в холодном поту, обессиленные. Доходило до того, что нам становилось безразлично, возьмем мы какой-нибудь чертов холм или нет.
– Там, где я прежде жила, была одна женщина, вышедшая замуж за солдата, за морского пехотинца. Мы молились за него и были счастливы, когда он вернулся только с небольшой раной на ноге.