«Будем экономить, – подумал Денис, – а кухня стильненькая, только места маловато. Не развернешься»
Стол был накрыт расписной скатертью. Подарок любящей мамы. Она часто баловала дочку небольшими презентами. На плите блестел фиолетовый чайник со свистулькой на конце. На стене громоздились две стеклянные полки кухонного гарнитура, как водится заполненные посудой и фарфоровыми чашками на блюдцах.
На полке он заметил рамку с фотографией мамы в обнимку с дочерью. Денис внимательно рассмотрел ее и сделал вывод, что матушка вполне разумная женщина, не представляющая опасности. Приличные и не очень анекдоты о скверных характерах тещ и их непростых взаимоотношениях с зятем были популярны и на его континенте. Ему тут же пришла парочка фраз на ум, но оглашать их Свете он не стал. Не та ситуация и не те отношения. Все не к месту, тем более пошлые анекдоты, между прочим, заученные на старой родине. В Америке их чаще цитируют и реже рождают. Денис часто разбалтывал их на американский манер Крису, чем приводил его в неописуемый восторг.
Он достал два стеклянных фужера и вместе с бутылкой вернулся в гостиную.
– Все тихо? – спросил он, наливая ей газировки.
– Угу, – кивнула Светлана, – я просила сока.
– Сок выпили. И не сваливай это на потусторонние силы.
Света устало зевнула.
– А я и забыла. Не хочешь включить телек?
– С тобой как в кино.
– У меня вчера было то же самое ощущение! Один в один! – воскликнула Света, принимая фужер с газировкой.
– Там за стеклом твоя мама?
– В смысле? – не поняла Света, – Мама. Весной с ней щелкнулись на память.
– Как ее имя отчество?
– Серафима Ивановна.
– Приятная женщина, – констатировал Серебров.
– Ты уже определил, – буркнула Света, – а меня она временами достает так, что выть охота. Я не жалуюсь. В принципе, все мамы одинаковы. Извечная аксиома. И все же временами выть охота, и я вою по ночам в подушку, чтоб никто не услышал. Зачем соседей пугать? Теперь они и без моих усилий перепуганные. Я вою тихо, почти про себя. Меня никто не слышит. Я сама себя ловлю на мысли, что и я сама себя не слышу. Понимаешь, о чем я? Нет? Я и сама себя часто не понимаю, особенно последнюю неделю в свете последних событий. Ей Богу, чертовщина какая-то…!
– Не бери в голову! Ты слишком ударилась в пессимизм. Это не по-нашему, давай больше позитива. И не пропадем.
– Какой уж позитив! – отмахнулась она, – когда такое творится.
– Ничего не случилось, – ратовал Серебров. – Мы в ловушке своих страхов. А у страха…
– Не продолжай! Знаю!
– Ты все знаешь, а этого психа мы рано или поздно выведем на чистую воду.
– Желательно рано, чтоб для меня не было слишком поздно.
– Не переживай, – продолжал играть в психолога Денис. – Ничего с тобой не случится. Я позабочусь.
Но Света не ответила, она сидела с застывшим фужером в руках и смотрела в одну точку, а Денис облокотился на спинку дивана, выпрямив ноги.
«День удался на славу, – заключил он. – Буквально славный денек».
Не спеша он оценил интерьер гостиной. Скромненько и со вкусом. Типичная комната после евроремонта: неброские узорчатые обои, ласкающие взгляд, копии картин неизвестных художников на стенах то ли эпохи позднего классицизма, то ли барокко. Сверху позолоченная люстра. На старом ковре парочка журнальных столиков. Минимум мебели, без пафоса и показухи. Просто комната для жилья. Заодно он присмотрелся к висевшим на стенах произведениям искусства. На одной картине изображен причудливый натюрморт, на другой – полунагая барышня пышных форм и пропорций в духе Рембрандта. Она томно улыбалась и манила к себе, а сзади виднелись смуглые тени служанок или наложниц. С ней бы гармонично смотрелись картины Боттичелли, но Денис не в Лувре, а Света не частный коллекционер с миллионом долларов и десятками дорогих полотен. На третьем полотне изображалась природа среднерусской полосы: полноводная река и лесная чаща в окружении горных склонов, а над речкой чистое небо с убывающим солнцем. Красиво!
Все картины явно не гармонировали друг с другом, как будто даже противоречили, но по отдельности выглядели очень даже мило. Их бы разместить в разных комнатах или в соответствующих галереях. Так было бы правильней, но этого не случилось. Видимо, хозяйка повесила их наспех и еще не успела оценить их художественную комплиментарность. Дело за малым. В остальном комната смотрелась неплохо, и даже разбросанные прежде фотографии не нарушили творческие задумки.
– Денис! Телефон запел! – толкнула его в бок Света.
– Что? – поджал он ноги.
– Ты уснул? Видишь, как надрывается.
– Дай мне! – протянул он руку.
– Ты спугнешь его! – не отдавала трубку Света. – Начну разговор сама, а ты перехватишь инициативу, если возникнет необходимость.
– Ладно!
Набрав полные легкие воздуха и, секунду промедлив, Света все же нажала кнопку.
– Алло! – твердо произнесла она.
«Только не молчи! Только не посылай тишину! – говорила она себе мысленно, – я ее ненавижу!»
Телефон не молчал. Тишины не последовало…
– Почему так долго? – донесся из динамика тот же механический тембр. Тот же автомат, на этот раз злобней, спесивей, яростней. Он явно был чем-то недоволен.
– Кто это? – по обыкновению наивно спросила Света.
– Не узнаешь?
– Нет.
– Скоро узнаешь, – прошипел голос. – Я все ближе к тебе. Я очень близко.
– Послушайте, кто вы такой?! Я заявила на вас в милицию!
– Не раздражайся! – шепнул Денис. – Он этого и ждет.
– Ты же не знаешь, кто я, Светочка? – усмехнулся голос. Он знает ее имя! А это уже многое объясняет и одновременно запутывает.
– Что тебе нужно? – вновь спросила Света.
– Ты! Только ты. Ты – убийца!
– Какая я тебе убийца? Ты о чем? Тебе лечиться нужно!
– Это не лечится, Светочка, а ты не сбежишь от меня! Я знаю о тебе все: каждый твой шаг, каждый твой план, каждую точку твоего тела. Ты моя! И я твой.
– Что за бред? Это ты хозяйничал у меня?
– Это наш общий дом. Мы разделим его на двоих. Ты и я. Ты моя!
– Дай мне! – выхватил телефон Денис и прислонил к уху.
Ему надоело слышать электронный бас этого извращенца. Он не мог видеть, а самое главное терпеть, как Света выносит этого невидимого психопата. – Послушайте, оставьте ее в покое! Это вам не пройдет безнаказанно, слышите?
Механический голос на проводе все слышал. Он не удивился незваному собеседнику, но и не был ему рад. Он желал только Свету и никого более.