— Мехмет, я этого не вынесу. Пожалуйста…
— Подожди, еще рано, — вновь и вновь отвечал он, наслаждаясь тем, как она извивается под его ласками. И наконец она расцвела для него. Ее пальцы впились в его плечи, и в воздух взвился последний жалобный вопль.
— Легче, — успокаивающе прошептал он, но ей не были нужны нежные, ласковые слова. Она хотела его. Отчаянно.
— Сейчас, Мехмет, пожалуйста…
Дальнейшего поощрения не потребовалось. Одним плавным движением он подтянулся на карниз и, уложив Марджану на спину, лег сверху, накрыл ее собой и наконец соединился с ней.
И она снова застонала, когда его жаркая плоть наполнила ее.
— Какое же это счастье — быть в тебе, — прошептал он бесконечно горячо и чувственно. — И каждый раз я хочу больше, больше, больше…
Марджана словно в тумане подумала, что хочет того же. Его обладание дарило ей такое блаженство, что она едва не лишалась сознания. Он снова поцеловал ее; язык двигался в том же требовательном ритме. И ее бедра встречали каждый рывок, тело напрягалось в ожидании разрядки, и она снова молила, молила, молила об освобождении. Такого безумного желания она еще никогда не испытывала.
Марджана почти не слышала тех сладких непристойностей, которые Мехмет шептал ей на ухо: все заглушали звуки ее тяжелого дыхания, безумный стук сердца, звон струй водопада. И вот волна поразительных ощущений ударила ее, перед глазами замелькали ослепительные пятна всех цветов радуги. Но Мехмет не замедлил движений, не замечая, как ногти полосуют его обнаженную спину. Когда из ее горла вырвался отчаянный крик, он прижал ее лицом к своему мокрому плечу, чтобы заглушить все звуки. Позволив себе капитулировать, он вонзился в нее, познав чистую яростную радость, дав волю своему неистовству. Сгорая от желания, он отдался собственному наслаждению и взорвался в ней, пока она плакала от восторга.
Потом они долго лежали в объятиях друг друга. Волны наслаждения постепенно улеглись, но губы все еще соприкасались.
Водяная пыль охлаждала их разогретые тела, но Марджана знала, что дрожит не столько от холода, сколько от головокружительной страсти, взявшей в плен их обоих.
— Мне нужно поговорить с тобой, воин.
Тон доктора Бадр-ад-Дина был до того сух, что Мехмет невольно вскинул брови.
— Я слышал, тебя пригласили вступить в орден «стражей», — пробурчал Бадр-ад-Дин, сведя мохнатые брови. — Собираешься согласиться?
Со времени поразительного рассказа Марджаны о «стражах» прошло несколько дней. Мехмет снова и снова мысленно возвращался в полутьму у чаши с Огнем жизни. Он просто не мог думать о чем-то другом и теперь был почти готов принять решение. Но старику вовсе не обязательно было это знать.
— Еще не решил, почтенный.
— Если не собираешься оставаться на Эгрипосе навсегда, уезжай прямо сейчас.
— Простите, но я не совсем вас понимаю, — пожал плечами Мехмет.
— Что ж тут непонятного? Я хочу знать, чужак, собираешься ли ты становиться мужем Марджаны? Чисты ли твои желания? Или ты просто забавляешься, чтобы убить время?
— Мне всегда казалось, что это наше дело. Мое и Марджаны.
Бадр-ад-Дин ответил уничтожающим взглядом.
— А я считаю это и своим делом, молодой человек. Я считаю Марждану своей ученицей, почти дочерью, а потому думаю, что должен приглядывать за ней.
Мехмет поспешно прикусил язык, хотя его так и подмывало дать более чем резкий ответ. Вполне понятно, почему ворчливый старый доктор так оберегает девушку.
— Уж слишком часто вас двоих видят вместе. Не дело так вести себя с незамужней ханым, — ринулся в бой Бадр-ад-Дин.
Последнее было не совсем верно. Прежде всего, Марджана много работала. Во-вторых, Мехмет старался как можно чаще встречаться со своими новыми знакомыми по всему острову, чтобы сохранить в тайне их с Марджаной связь.
— Я счастлив, что ваша ученица считает меня другом, доктор. И мне кажется, она тоже счастлива дружить со мной.
— То есть ты хочешь сказать, что вас не объединяет ничего, кроме дружбы? Когда-то я сам был молодым. И знаю, как этот остров умеет пробуждать желания.
Мехмет не собирался обсуждать свои чувства с доктором, но решил представить вполне правдоподобное объяснение, которому Бадр-ад-Дин скорее всего поверит:
— Марджана считает меня своим пациентом. Солдатом, страдающим от тяжких последствий войны. Если она и оказывает мне чересчур пристальное внимание, то лишь потому, что хочет излечить меня, как и других раненых, попадавших ей в руки.
— Да ты здоровее всех на этом островке! Я требую, чтобы ты прекратил морочить девчонке голову!
— Почему вы так говорите?
— Потому что знаю, что говорю! Ты ее смертельно ранишь — и сбежишь, как трусливая собака! Если не собираешься остаться на Эгрипосе, значит, у вас нет общего будущего. Я не позволю тебе обманом увезти Марджану. Здесь ее дом. Здесь и только здесь ее будущее — она станет настоящим врачом и будет служить ордену. Ты думал об этом, воин?
Мехмет признался себе, что до сих пор не заходил мыслями так далеко. Просто боялся…
— А теперь проваливай. — Доктор вовсе не хотел слушать его оправданий. — Мне нужно побыстрее подняться с постели, чтобы Марджана с легкой душой отправилась за подругой.
Понятно, что доктор желает своей помощнице только добра. Этот бесцеремонный допрос дал Мехмету возможность увидеть свои поступки со стороны. Увидеть и признать, что они более чем далеки от благородных — он использовал Марджану. Использовал утешение, которое она ему предлагала, использовал ее, чтобы исцелить свои душевные раны, да и усмирить плотские желания… Себе, во всяком случае, можно в этом признаться.
Когда-то он воображал, что, насытившись, забудет о девушке и она перестанет посещать его сны. Думал, что, погостив здесь, сумеет взять себя в руки. Но надеждам этим не суждено было сбыться. Более того, он достиг противоположного: теперь он хотел Марджану безумно и безоглядно. И не был уверен, что когда-нибудь охладеет к ней.
Кроме того, доктор задал еще один весьма резонный вопрос. И теперь он, Мехмет, сам задал его себе — хочет ли он, чтобы Марджана стала его женой? До сих пор он страшился одного лишь слова. Ни одна женщина не могла заставить его подумать о семейной жизни.
А сама Марджана?
Она вечно твердила, что не собирается замуж и не думает покидать остров. Доктор прав и в этом: она будет несчастна, если покинет Эгрипос. А если он откажется присоединиться к «стражам», что тогда? Скорее всего, вернется в столицу, дождется смерти дядюшки, примет титул и наследство… Почему-то эти мысли вызывали теперь у Мехмета лишь тоску.
Но может, он заглядывает слишком далеко вперед? Сейчас нужно беспокоиться только о судьбе Каримы. И об успехе предстоящего похода, разумеется.