— Ну что ж, на нет — и суда нет, — вздохнул Шишок и побежал поглядеть, что там с завтраком.
А Ваня Житный наконец отправился на толкучку, где с утра пораньше собирался купить цветы для бабушки и посестримы. Вообще-то сначала он намеревался приобрести подарки получше: духи «Шанель № 5», коробку конфет размером со стиральную доску, а может, и бусы-серьги… Ведь нынче женский праздник! Но, кроме того, сегодня был и Ванин день рождения… Ну да, угораздило его родиться в самый неподходящий для мужика день в году! 08.03.84 г. — было указано в записке, приживленной к покрывалу брошенного младеня.
Но дни рождения в доме не праздновались: ни его, ни бабушкин… Да и, строго говоря, 8 марта тоже никогда не отмечали, равно как 23 февраля. Но сегодня в честь посестримы мальчику захотелось сделать исключение… Однако надо поздравлять обеих баб, а кто его знает, как воспримет Василиса Гордеевна подарок, вдруг да решит, что сделан он с намеком — вроде как Ваня отдарка ждет… И потом бабушка на дух не выносила вещественных сюрпризов! Вот почему мальчик решил ограничиться цветами.
Сбоку от лоточников пристроились торговки живым товаром. Ваня выбрал два букетика мимозы, которая мазала того, кто совал в нее нос, золотистой пудрой, и поспешил обратно. Вручил букеты: Златыгорка тотчас сплела из мимозы венок и водрузила на свою золотоволосую голову — получилось чудо как хорошо! А Василиса Гордеевна, хмыкнув, поставила все ж таки букет в литровую банку. Кажется, обошлось! Но Шишок и тут заорал: дескать, а мне цветы?! Это что такое: всем дарят, а мне — нет… Ваня опешил от такой наглости и живо просветил неуча, который, лежа в своем сундуке, забыл, небось, про женский день, и под конец сгоряча брякнул, что это у него нынче день рожденья, а ни у кого иного… И зачем он это сказал! Домовик, характер которого от многолетней лежки заметно испортился, в отличие от выдержанного вина, которое с годами, говорят, только лучше становится, завопил:
— Ох, ох, ох, что ж я маленький не сдох! Таких людишек, как ты, на Земле несколько миллиардов — еще всем дни рождения справлять! Дней на вас не напасешься! И подарков тоже… Да ты знашь, что даже я свой день рожденья не отмечаю?! А домовики, в отличие от человеков, сейчас все наперечет! Меня в красну книгу надо заносить, и в белу тоже, да и в черную не мешает… А я уже… сколь это? — Шишок выставил веером пальцы единственной руки, потряс ими, пошевелил пальцами ног, что-то быстрёхонько посчитал, и дал ответ: — сто шестьдесят два раза день рожденья не отмечал. А почему? Да потому что я патриот! Родился в «России черный день», двадцать девятого января, когда нашего Пушкина на дуэли у Черной речки этот провокатор Дантес ухлопал — и сижу, ни о чем не заикаюсь… А ты?! День рожде-ения у него… — и уже несколько смягчившись, уточнил: — Сколь стукнуло-то?
Бедный Ваня, как-то выстоявший под Шишковой шрапнелью, со вздохом ответил:
— Пятнадцать.
Потом вспомнил, что в этом году двухсотлетний юбилей Пушкина будет отмечаться…
Домовик кивнул и с важностью сказал:
— Правильно гуторишь: со дня рождения поэта — юбилей, а со дня смерти — убилей.
И все-таки без праздничного угощенья не обошлось: бабушка затеяла любимый Ванин пирог с налёвкой из распаренной сушеной малины, смешанной с мороженой клюквой, а пока пирог пекся, Златыгорка еще раз — персонально для домовика — исполнила свою песню. Шишок в затылке стал чесать: дескать, чего-то мне кажется, тут куплеты перепутаны, не по порядку идут, и вроде как будущее с прошлым местами поменялось… А после друзья принялись обсуждать всякие насущные вопросы: как до Балкан добираться, что брать в поход, где эту неизвестную вилу искать — и прочее, и прочее.
Шишок во время обсуждения полеживал на диване, свернувшись калачиком: видать, все не мог отвыкнуть, что уже не в сундуке. Златыгорка сидела на табурете, распустив крылышки по полу, но так, чтоб оставался проход. Соловей с жаворлёночком разместились по ее плечам. Ваня пристроился на стуле. Василиса Гордеевна курсировала между кухней и залом. Вдруг домовик сказал: «А откуда у вас телевизор взялся?..» Ваня осторожно объяснил. Шишок покачал головой:
— Василиса Гордеевна, ты куда смотришь? Почему потачишь хозяина мово? Распусти-ились тут без меня! Ну ничё, я у вас порядки-то наведу!..
— Наведи, наведи, милой, — согласилась бабушка, мимоходом погладив постеня по взлохмаченной голове.
— И наведу, — проворчал Шишок, потом кивнул Ване на ящик: — Ну-ка включи мне его, поглядим, чего этот каженник кажет…
Мальчик нажал на пульт — телевизор включился. Златыгорка от неожиданности взмахнула крыльями и взвилась к потолку, крепко стукнувшись затылком. Когда она, потирая ушибленное место, вернулась на пол, Ваня попытался объяснить ей систему работы телевещания, но, кажется, не слишком удачно.
По телеку показывали праздничный концерт. И самовила, и домовик, усевшийся поближе к телевизору, во все глаза уставились в экран и уши навострили. Даже малые птахи примолкли… Телек же то пищал, то гнусавил, то выл, то орал — Шишок, вытянув шею, разглядывал беспардонных исполнителей. Наконец спросил в недоумении:
— Это чего они?
Ваня пожал плечами:
— Поют… Поп-музыка называется, попса, одним словом.
Домовик, полуоткрыв рот, поглядел еще пять минут, а потом как шваркнет кулаком… по подвернувшемуся пульту. И экран послушно погас.
— На лесоповал! — заорал Шишок и ногами затопал. — На Колыму! Всех — к едрене фене! Хоть помощь будет народному хозяйству! Этому лосю с волосами — вот ведь отрастил, Самсон позавидует! — только лес и валить! Остальные на подхвате, пущай сучки обрубают! Всем дело найдется!
— Ну, это ты загнул, — осторожно сказал Ваня.
— Ничё не загнул! В лагере им самое место!
— А по какой статье?
— Известно по какой: порча народного… вкуса! Да они нам сами потом спасибо скажут! Не говорю уж о телевизионных и прочих зрителях… Это ведь как они сейчас живут, бедолаги — врагу не пожелашь! Не судьба, а пшик один, пошлятина. А в лагере — милое дело: настрадаются, дак глядишь, может, еще и в мученики выйдут!.. Вон Русланова, певица была, — она к нам на фронт приезжала, — как в лагерь ее отправили, дак думать забыла о бриллиантах и прочей беде-ерунде… Вот это, я понимаю: судьба! Позавидуешь! А это что — смех один! Фарс! Бог-то ухохатывается наверху!
Ваня Житный почесал в затылке — все его сверстники думали совершенно иначе: дескать, нет удела слаще, чем быть поп-звездой! Да и насчет лагерей в школе внушали иное. Но послушать Шишка…
— А если тебя — в лагерь? — задал мальчик провокационный вопрос.
— И что ж: я с моим удовольствием! — ответствовал домовой. — Да не каждому так везет! Моя б воля — дак я бы и не вылазил оттудова, пока б не помер уготованной хорошей смертью. Стал бы не домовик, а лагерник! И ведь самое обидное, в подходяще время жил — а вот: обошли твого Шишка… Не взяли! Теперь только локти кусай! И бывшего мого хозяина Серафима Петровича тоже меж пальцев пропустили. А зря!