Лиза сердито поправила рюкзак и зашлепала по Английской набережной. Это хорошо, что уже сумерки — никто не заметит, как она вызывает Мостик. Вот и замечательно — Лиза нырнула в туманный сумрак над Мостиком и выскочила из него уже у ворот дворцового парка.
Снегопад кончился, в темнеющем воздухе над площадью кое-где кружили последние крупные снежинки. Тучи разошлись, и показалось небо — ясное, усыпанное колючими отчетливыми звездами. Над площадью, медленно помигивая, загорались рождественские гирлянды, а посреди маячили разноцветные огни фонариков и слышались веселые, хотя и усталые голоса.
Студенты-выпускники отмечали сдачу экзамена по теории словесной магии — последнего перед вручением дипломов. С разноцветными фонариками в руках (внутри каждого была свечка — студенческие традиции не признавали новшеств) они уже прошли пешком по замерзшей речке Глиттернтин, описав круг. (Комплекс Магического факультета с самого основания университета королевским указом был помещен на остров, от греха подальше). Слазали на колокольню собора святого Ульфа, а теперь толпились у подножия памятника доктору Арно Каспару — большая компания, человек в двадцать, под предводительством того самого Богдановича, бессменного бармена и знатока студенческих ритуалов, — высокого, худощавого, с неизменной усмешкой и желтоватыми глазами. Часы на здании кунсткамеры пробили восемь часов вечера. По площади и примыкающим к ней узким улочкам сновали туда-сюда закутанные студенты и преподаватели, но на компанию, возглавляемую Богдановичем, они не обращали никакого внимания. Не потому, что не видели, а потому, что местная амберхавенская вежливость требовала не пялиться, даже если кто-то колдует прямо под открытым небом.
— Пора, — уронил Богданович. — Сейчас сыграем в фанты. Фонарики ставьте на землю.
Спорить никто не стал. Богданович знал, как лучше. Он всегда предводительствовал студенческими гуляниями.
Бармен заложил руки за спину и встал лицом к памятнику, будто советуясь с ним.
— Подходите по одному, — пригласил он студентов, не оглядываясь. — Потом объясню.
Заскрипел снег — кто-то решился первым.
— Хикори-дикори-док, мышь на будильник — скок! — произнес Богданович.
Ленни Хиршхорн смотрел на свою ладонь, в которой лежал круглый перламутровый циферблат от наручных часов — без стрелок, но с цифрами.
— Следующий! — скомандовал Богданович и, не оборачиваясь, продолжил: — Тонкая девчонка, белая юбчонка, красный нос, чем длиннее ночи, тем она короче от горючих слез.
… Инго, король Радингленский, который учился на Магическом факультете под маскировочной фамилией Ларсен, терпеливо ждал своей очереди. Он догадывался, что происходит: наверно, именно так Филин в свое время получил калейдоскоп в мизинец длиной. А может, фарфорового совенка? В отличие от остальных, Инго даже не притопывал от холода, — почему-то не мерз. Через некоторое время Инго перестал вслушиваться в считалки, лимерики и загадки, и вглядываться, кто что получает. Король думал о своем, о радингленском, но тоже смотрел на памятник: на бронзовом блестящем цилиндре доктора лежала пушистая снежная ермолка.
Студенты приглушенно переговаривались, показывали, кому что выпало. Девушки хихикали и ахали. Выигрыши попадались весьма неожиданные, и самое интересное, что со словами очередного заклинания они порой никак не соотносились, — все эти витые морские ракушки, стеклянные шарики, елочные сосульки, батистовые платочки и прочее и прочее. Или соотносились, но как-то очень причудливо. Но последнее обстоятельство студентов не удивляло.
Очередь постепенно подходила к концу. Богданович слегка осип. Инго перевел взгляд на витражные окна кунсткамеры, которая закрывалась рано: там горел одинокий огонек. Лампа дежурного мага. Когда-то запирали защитными чарами, но лет тридцать назад, после неприятной истории с Белой Книгой, добавили сигнализацию и охрану. Так надежнее.
— Жил на свете человек, скрюченные ножки, и гулял он целый век по скрюченной дорожке…
Глазастая красавица Мэри Глейд сосредоточенно разглядывала старинную серебряную скрепку для бумаг, выполненную в виде змейки.
Все выпускники теперь смотрели на Инго: оставался только он. Интересно, что выпадет этому вундеркинду: мало того что моложе всех, еще и университетский курс окончил за два года вместо пяти. И выше остальных на голову…
Богданович, не оборачиваясь, сказал:
— Колечко-колечко, выйди на крылечко.
Инго протянул в снежную пустоту руку, сделал шаг вперед и… исчез.
Кто-то из девушек ойкнул.
На площади стало очень тихо.
Даже прохожие, забыв о неписаном магическом этикете, останавливались и тянули шеи, пытаясь понять, что стряслось.
Богданович резко развернулся.
— Вот как. — Он поднял брови. Студенты загудели. — Спокойно! Ничего страшного, необычно, но иногда бывает, — беззастенчиво соврал он.
— Что бывает, мейстер? — журчащим испуганным голоском спросила Мэри.
— Вот это самое. — Богданович кивнул на то место, где только что стоял рыжий студент в белой теплой куртке. — На всякий случай берем фонарики и встаем в круг. Больше ничего не делаем. Не волнуемся и в обморок не падаем.
Прохожие наблюдали издалека, но ближе не подходили — знали, что бармен справится своими силами, и все же держались наготове.
Про круг никто спрашивать не стал — все-таки на последнем, пятом курсе магического факультета уже понятно, что круг нужен не только для пляжного волейбола. Студенты, перешептываясь, послушались. Говорить громко почему-то никто не решался.
— Пока суд да дело, объясняю, — невозмутимо заговорил Богданович. — То, что каждый из вас получил, — это талисман. Возможно, особой ценности он не имеет…
Ленни и еще несколько человек, ставшие обладателями камушков, карандашей и прочего, закивали.
— … и магической силы тоже, но все равно советую вам его беречь — хотя бы до конца года. А еще лучше — вообще в обозримом будущем.
— Обозримое будущее — это сколько? — не без ехидства поинтересовалась белокурая Люцинда Тиккель, засовывая в карман свечной огарок.
— Кому как повезет, — пожал плечами Богданович. Потом прислушался. — Тихо!
Никто не успел понять, что произошло: даже и воздух не шелохнулся, а Инго уже снова стоял там, где только что падали снежинки. На белой теплой куртке и рыжих волосах студента Ларсена почему-то оседала роса, мгновенно превращаясь в ледяные бусины. А в руке Инго держал большое яблоко — металлическое, искусно расписанное эмалью: зеленоватые разводы, пятнышки и даже потемневший бочок. Яблоко прямо-таки светилось в зимней мгле.
— Ничего себе! — тихо сказал кто-то из свежеиспеченных обладателей талисманов. Но расспросов не последовало. Студент Ларсен не отличался разговорчивостью.