Инго не взял Маргариту с собой не потому, что она не заслужила, не потому, что он ее не любит. Совсем наоборот — он не хочет принимать такую жертву, боится за нее, боится, что она может не выдержать вечного затворничества. Ведь если бы Марго осталась с ним, ничего было бы уже не изменить… А он пока не знает, как выйти за пределы долины, не оставляя Сад без присмотра. И еще Инго, в отличие от безоглядной Марго, сразу же подумал, каково придется ее отцу, если Маргарита вдруг возьмет да и не вернется — безо всякого предупреждения бросит и Илью Ильича, и учебу. И вовсе он не рассердился за сцену, которую Маргарита разыграла, чтобы выиграть время и уйти одной на поимку Черного замка. Просто Инго не хотел подвергать Маргариту опасности — хватит с нее опасностей, шутка ли, в одиночку покорить мутаборское порождение. А свое королевское слово Инго сдержит и вернется.
— К тому же, Маргоша, помни, что без Садовницы там никак нельзя, — добавила Уна и в ее голосе послышалась еле заметная улыбка.
Тут и Костик осмелел и решил внести свою лепту.
— А насчет побрякушек ты не горюй! — во всеуслышание посоветовал он Маргарите. — Ты такое провернула, что за это пол-Сокровищницы не жалко!
— Отстань, — сердито отрубила Маргарита и топнула ногой в спину бестактного звероящера. — Лучше ходу прибавь! Дуралей чешуйчатый…
Остальные не выдержали и заулыбались — правда, через силу и кривовато. Но на душе у путешественников стало полегче. И у Лизы в том числе. Папа принялся негромко расспрашивать Леву — кажется, пригодился ли плащ и как нога. Лева ответил: «И плащ пригодился, а уж перстень! Нога заживет — сильф крылья сменить не успеет». Вроде бы совсем обычные слова, а на самом деле поговорили они совсем про другое и мигом подружились. И вообще все как-то оживились и оттаяли — только каждый по-своему.
Старший Конрад, например, кашлял, ерзал, хрустел суставами и грозно косился на фриккен Бубендорф из-под насупленных кустистых бровей.
Лиза не сразу это заметила: она с надеждой смотрела то на Филина, то на маму и, как заведенная, твердила:
— Вместе что-нибудь да сообразим! Чтобы столько волшебников и не придумали, как быть! Мам, ты тоже волшебница, не отпирайся! Ты ведь нам поможешь? — Лизе очень хотелось верить, что все это сбудется. — А чего не умеешь, тому научишься!
— По такому случаю? — мама крепче обняла Лизу. — Обещаю — у Филина и научусь. — На этих словах она улыбнулась уже Андрею Петровичу. — Вы согласны? Я больше на вас не сержусь.
Волшебник просиял.
— А вы, фриккен Амалия, не откажетесь меня учить? — спросила мама.
Амалия, до этого сидевшая тише мышки, вдруг не выдержала то ли испепеляющих взглядов дракона, то ли того, как открыто и просто обратилась к ней Уна, и срывающимся голосом взмолилась:
— Послушайте! Мне надо вам кое-что рассказать — всем, и вашим величествам особенно.
И она, запинаясь и путаясь, выложила всю свою историю. Кое о чем из этой истории Лиза уже догадалась раньше, когда Амалия отчитывала ее за клубок. Но многого и вообразить себе не могла — например, каково Амалии было чувствовать себя послушной марионеткой Мутабора, или того, как он проучил ее, когда она однажды попыталась взбунтоваться и рассказать обо всем мужу. Заклятие не позволило Амалии разжать губы, и она записала свою историю на бумаге. Никто так и не понял, почему муж Амалии, Дитер Бубендорф, молодой, полный сил и совершенно здоровый, умер во сне от разрыва сердца. А листочки с исповедью рассыпались в прах… С тех пор Амалия больше не пыталась никому открыться и всех сторонилась. Ее считали строгой и замкнутой, а она просто боялась навредить кому бы то ни было — ведь Мутабор, казалось, постоянно держал ее под присмотром. И все это время доппельгангер давал Амалии, вдобавок к ее врожденным способностям, которые он сулился отобрать, еще и огромную колдовскую силу, силу черной магии, иначе нужные ему чары у Амалии бы просто не получились.
Кусая губы, рассказывала Амалия, как он заставлял ее сначала доносить ему на кое-кого из амберхавенских магов, как потом велел шпионить за Радингленом, и ей пришлось приложить немало хитрости и фантазии, чтобы заколдовать радингленские зеркала и подарить зачарованные.
— Свое я разбил, случайно, — вспомнил Филин. — Еще решил, что плохая примета.
— Вот поэтому тебе и повезло больше остальных! Они ведь так и не вернулись… — поспешно сказала Амалия. — Вот ты настоящий волшебник, Глаукс, а я так… чужая игрушка. Думаете, почему я с таким трудом расплела запутавшиеся города год назад? Почему все это время колдовала с таким трудом? Потому что все мои собственные силы были на исходе, а со смертью Мутабора я лишилась могущества, которое он мне давал. Кончено, я больше не волшебница, и поделом мне.
По ее голосу Лиза поняла, что каждое слово дается Амалии все труднее. Еще Лиза слышала, как колотится сердце у мамы, но та слушала, не перебивая, и Лиза была ей за это благодарна. А вот старший дракон сдержатьсяне смог — стоило Амалии на миг умолкнуть, чтобы перевести дыхание, как Конрад сварливо поторопил ее:
— Извольте продолжать, сударыня! Уж если отвечать, так по всей строгости и справедливости, и всем, не только мне. Я готов понести заслуженную кару, но при условии, что примерно накажут и вас.
Драконы все-таки не люди, сердито подумала Лиза, и раскаиваться по-человечески не умеют. Бедный Костик — ему-то каково быть свидетелем этого позора.
Амалия, с усилием вскинула голову.
— Это все. Теперь решайте, что со мной делать. Я очень виновата перед вами.
Наступило молчание.
Филин подождал-подождал и со вздохом произнес:
— Решать не мне, но я бы ни о каких наказаниях даже не заикался. Все это время ты была бессильна, Аль, а совсем недавно чуть не погибла, пытаясь искупить свою вину жизнью. Мы тут все знаем, каков был Мутабор и что умел.
Амалия изумленно ахнула, не веря своим ушам.
А Конрад-старший забурлил от гнева:
— Как можно списывать со счета подобные злодеяния?! Амалия — военная преступница! — но тотчас сник и угрюмо добавил: — Впрочем, я тоже… Простите великодушно, погорячился.
Мама Уна легонько тронула Конрада за плечо.
— Давайте просто вспомним, что справедливость — это справедливость, а милосердие — это милосердие, — произнесла она негромким чистым голосом. Словно серебряный колокольчик прозвенел.
— Вся эта история, к счастью, в прошлом, — добавил папа, — теперь уже навсегда.
Амалия наконец-то вздохнула свободно. Лиза прислушалась: раньше фриккен дышала так, будто ей не хватало воздуха, а сейчас… совсем другое дело!
— Мы миновали уже много миров, и до Радинглена осталось совсем недалеко, — внезапно объявил Костя. Он исправно загребал лапами по воде, но только теперь берега наконец-то поплыли мимо все быстрее и быстрее, а потом и вовсе понеслись так, что было уже не разглядеть деревья, траву, камни — только разноцветные пятна. Зелень то светлела, то темнела, лес отступал от берега и возникали песчаные откосы, суровые скалы или зеленые луга. Пейзаж то и дело менялся, река делалась то шире. Ветер трепал путешественникам волосы, брызги летели им в лицо…