Она же не приходила целых шесть дней. Пусть читатель простит Козмо, если может; должно быть, это всепоглощающая страсть и медленная лихорадка, сжиравшая его разум, толкнули его на то, что он решил предпринять.
А решил он вот что. Рассудив, что незнакомая красавица появляется в зеркале, повинуясь чьему–то колдовству, он задумал на деле испробовать те магические силы, о которых до сих пор читал, главным образом, из любопытства. «Если она появляется в зеркале, повинуясь чужим заклинаниям — сказал он себе, — (а ведь так оно, наверное, и есть, ведь сначала она приходила в комнату так неохотно!), то, быть может, иные, ещё более сильные заклинания заставят её саму прийти ко мне во плоти, особенно если она снова появится в зеркале и я увижу перед собой её дивное отражение!
Если я задумал что–то дурное, пусть любовь послужит мне оправданием. Я хочу лишь одного: услышать свой приговор из её собственных уст!» За всё это время он ни разу не усомнился в том, что любит реальную, земную женщину — вернее, в том, что где–то в мире действительно живёт та, чьё отражение каким–то таинственным образом появляется в его чудесном зеркале.
Открыв потайной ящик, он достал свои магические книги, засветил лампу и углубился в чтение, то и дело выписывая что–то в тетрадь. Он читал три ночи подряд, от полуночи до трёх часов утра. Наконец, он снова убрал книги в стол и отправился на поиски всего необходимого для свершения заклинаний.
Найти всё это оказалось не так–то легко, ибо для приготовления приворотных зелий и любовных талисманов требуются такие ингредиенты, о которых даже упоминать было бы непристойно. Козмо содрогался, даже мысленно соединяя эти мерзости с образом своей возлюбленной, и оправдывал себя лишь отчаянной нуждой. Наконец, он раздобыл всё, что нужно, и на седьмой вечер после последнего визита зеркальной красавицы решился насильно и незаконно вызвать её к себе.
Он убрал всё с середины комнаты и наклонившись обвёл то место, где стоял, красной чертой. Он вписал в этот круг четыре мистических знака вместе с числами, так или иначе произведёнными от семи или девяти, внимательно осмотрел то, что у него получилось, чтобы убедиться, что окружность нигде не прерывается, и выпрямился. В тот же миг церковные часы пробили семь, и в зеркальную комнату так же медленно, неохотно и величественно, как в самый первый раз, вошла его возлюбленная. Козмо задрожал. Когда она легла на своё обычное ложе, он увидел, что лицо её поблекло и осунулось, словно от болезни или душевного смятения. Ему стало дурно, и он почувствовал, что не смеет больше неволить её. Но теперь, когда он снова взирал на те черты, что без остатка поглотили его душу, затмив собой все иные радости и печали, желание поговорить с ней, знать, что она слышит его, и услышать в ответ хотя бы слово, стало настолько нестерпимым, что он, внезапно решившись, торопливо занялся своими приготовлениями.
Осторожно выйдя из круга, он поставил в самый его центр маленькую жаровню, разжёг в ней угли, а покуда они разгорались, открыл окно и в ожидании уселся неподалёку. Вечер был душный, в воздухе пахло грозой, и виски Козмо сжались от неодолимой тоски. Небо словно потяжелело и сдавило скопившийся внизу воздух. Все предметы окрасились в лиловатый оттенок, а в открытое окно влетал запах дальних полей, который не смогли задушить даже городские испарения.
Вскоре угли накалились. Козмо высыпал на них ароматные курения и те снадобья, что приготовил заранее, вошёл в круг, обернулся к зеркалу и, устремив свой взор на прекрасный лик, дрожащим голосом проговорил могущественное заклинание. При первых же словах красавица побледнела, потом зажглась пунцовым румянцем и спрятала лицо в ладонях. Козмо проговорил новое заклинание, ещё более страшное. Девушка поднялась и в нерешительности стала ходить по комнате. Козмо заговорил снова, и она начала беспокойно искать кого–то взглядом. Наконец она как будто бы увидела его; её расширившиеся глаза посмотрели прямо на него, и она медленно, словно нехотя приблизилась к своей стороне стекла, зачарованная устремлённым на неё взором. Ещё никогда Козмо не видел её так близко.
Наконец–то их глаза встретились, но он никак не мог понять выражение её взгляда. Он был полон кроткой мольбы, но помимо этого в нём было что–то такое, что он никак не мог истолковать. Сердце его безудержно колотилось, в горле застрял комок, но он не позволил ни восторгу, ни волнению удержать его от последнего шага. Неотрывно глядя ей в лицо, он произнёс самое сильное заклинание, какое только знал. Неожиданно красавица повернулась и вышла из зеркальной комнаты, а через мгновение дверь его чердака отворилась, и она вошла к нему, живая и настоящая. Забыв обо всех предосторожностях, он рванулся из магического круга и упал перед ней на колени. Она стояла перед ним живым воплощением его страстных видений — совсем одна, в предгрозовых сумерках, освещённых колдовским огнём.
— Зачем, — дрожащим голосом проговорила она, — зачем тебе понадобилось приводить сюда бедную девушку, под дождём, да ещё и совершенно одну?
— Потому что я погибаю от любви к тебе. Но я только вывел тебя из зеркала…
— А–а, зеркало!.. — она взглянула на него и содрогнулась. — Пока оно существует, я ничем не лучше рабыни… Но не думай, что я здесь благодаря заклинаниям. Ты так горячо хотел увидеть меня, и эта страсть так настойчиво стучалась в дверь моего сердца, что я просто не могла не уступить.
— Так значит, ты не можешь меня любить? — прошептал Козмо, которого так сильно трясло от страсти, что слов его почти нельзя было разобрать.
— Не знаю, — печально ответила она. — И не узнаю, пока не освобожусь от колдовских чар. Ах, какое это было бы чудо, прижаться к твоей груди и плакать, плакать до самой смерти; ибо мне кажется, что ты любишь меня, хоть я не знаю, так ли это. Но…
— Я люблю тебя! — заговорил Козмо, поднимаясь с колен. — Люблю, как… Нет, я не знаю, с чем это сравнить. Когда появилась ты, всё другое просто исчезло.
Он взял её за руку, но она тут же отдёрнула её.
— Нет, лучше не трогай меня, — зашептала она. — Я в твоей власти, и поэтому мне нельзя…
Внезапно она залилась слезами, упала на колени и умоляюще проговорила: — Козмо, если ты и вправду любишь меня, то дай мне свободу! Освободи меня даже от себя самого! Разбей зеркало!
— Но увижу ли я тебя, если разобью его?
— Этого я не знаю. Не стану тебя обманывать; может случиться, что мы уже никогда не встретимся.
В груди Козмо поднялась яростная борьба. Наконец–то она была в его власти. Она не испытывает к нему неприязни, и он может видеть её, когда захочет. Разбив зеркало, он погубит всю свою жизнь; его вселенная лишится последней радости. Весь мир станет для него тюрьмой, если он уничтожит единственное окно, в котором ему открылся райский сад любви!.. Любовь его ещё не была по–настоящему чистой, и он колебался.
— О нет! — мучительно простонала дева, горестно подымаясь с колен. — Он не любит меня! Он не любит меня, как я люблю его! Горе мне, горе! Ведь я хочу его любви даже больше той свободы, о которой прошу!
— Неужели я буду ждать, пока сердце моё само захочет отпустить её? — вскричал Козмо и ринулся в тот угол, где стояла шпага. В комнате уже было совсем темно, и только угли отбрасывали на стены багровый отсвет. Козмо схватил шпагу за стальные ножны, подскочил к зеркалу и уже собирался изо всех сил ударить по гладкому стеклу кованой рукояткой, как вдруг шпага наполовину выскользнула из ножен, и её эфес попал по кирпичной кладке над самым зеркалом. В ту же секунду откуда–то из–за стены раздался оглушительный удар грома, и Козмо упал навзничь, так и не успев ударить по зеркалу ещё раз.