Волосы ее трепал ветер. А вокруг тоненькой фигурки вились темные объекты, впивались в нее, растворяли целые куски тела.
Больше Иван Васильевич ничего не смог рассмотреть, потому что его голова исчезла вместе с шеей, и он оказался в черной пустоте.
Просветлело внезапно. И ясный день обрушился на Митрохина бешеным шквалом грохота, так что ни вздохнуть, ни закричать. От ужаса сдавило грудь и заколотило в висках. Кругом гремела канонада, рвались снаряды, летели в лицо пыль и крупные земляные комья.
– Твою налево, – испугался Иван Васильевич и, щурясь, побежал зигзагами по сухой, взрыхленной взрывами и гусеничной техникой земле. Увидел, что в окопе прячется, глядя с ужасом на ползущие по полю немецкие танки, столь неуместная здесь тоненькая девчушка в изящных очках.
Митрохин рухнул рядом с колдуньей, схватил ее за плечо.
– Ты что наделала?! – зашептал резко, дергая ртом. – Я ж… я жить хочу! Очень хочу!
– Это все вы, – ответила Медея и оттолкнула Митрохина, – я же на вас направление задавала.
– Какое еще направление, черт тебя раздери?!
Думаешь, я понимаю хотя бы слово из того, что ты несешь?! Да ни черта я не понимаю! НИ ЧЕРТА!!!
Взрыв ударил совсем рядом. Земля содрогнулась, и Иван Васильевич едва не потерял равновесие. Пальцы утонули в глиноземе. Но на ногах удержался. Поднял голову, увидел неподалеку солдата в темно-зеленой гимнастерке. Тот лежал в глубокой воронке и передергивал затвор винтовки.
А правее еще один. Их много скрывалось там, в пороховом дыму, что стелился над землей и затягивал позиции белесой пеленой, укрывая советских солдат от вражеских снайперов.
– Вперед, робяты, – заорал воин с перебинтованной головой, – за Родину, за Сталина-а-а! Ура-а-а!
В дыму и не разглядеть было, кому он кричит.
Но из ниоткуда поднялась целая цепь солдат и побежала вперед. Матово поблескивали примкнутые к винтовкам штыки.
– Убираться надо! – крикнул Митрохин. – Иначе нам каюк!
По взгляду Медеи он понял, что-то не так. Резко обернулся и обомлел. На него смотрел широко открытыми глазами молоденький солдат. Лет восемнадцать, не больше. В руках парень сжимал немецкий автомат, нацеленный Ивану Васильевичу в беззащитную грудь.
– Эй, парень, – проговорил Митрохин, – ты не дури. Мы гражданские лица. А я тут вообще случайно оказался… Я к этой войне никакого отношения не имею… Не имею… Ты слышишь?
По глазам солдата прочитал, тот сейчас выстрелит. Слишком напряженный момент. Слишком стремительно развивались события, чтобы он осознал, что ему говорят, и поступил правильно.
– Да ты хоть дочку мою пожалей, – нашелся Митрохин, хотя разница в возрасте с Медеей у них была не больше десяти лет. – Маленькая она еще.
Русские мы! Русские…
Солдат скривился, палец его дрогнул на курке.
Послышался протяжный свист, и позади бабахнуло. Да так, что бедолагу перекинуло через окоп, где прятались банкир и Медея. Он ударился о землю и остался лежать на месте падения оглушенный. Автомат отлетел едва ли не в руки Ивана Васильевича. Тот заплясал, хватая непослушными пальцами горячий металл, наконец, поймал оружие, сжал его покрепче и уставился на Медею с тем особым видом, какой у него бывал, когда он собирался устроить разгон подчиненным в банке.
– Я сейчас…
Колдунья поняла его без слов и принялась творить заклинание.
Митрохин взмахнул кулаком, собираясь выругаться, но передумал – в конце концов девчонка делом занялась. Он отвернулся от нее, осторожно выглянул из окопа и прицелился в черные фигурки на горизонте. Фашисты шли за танками. Растянулись цепью по всему полю боя. Автоматы с такого расстояния казались игрушечными. Тра-та-та – стрекотали выстрелы. И ярко полыхали в дыму огненные вспышки. Танки перемещались нарочито медленно, давая пехоте возможность наступать вместе с тяжелыми боевыми машинами.
– Надеюсь, вы стрелять не собираетесь? – поинтересовалась Медея, отвлекаясь от колдовства.
– Тебе-то что?! – отозвался Иван Васильевич. – Занимайся своим делом. А взрослых дядь не беспокой понапрасну.
– Как вы не понимаете, вы же можете весь ход мировой истории нарушить. Пожалуйста, ни в кого не стреляйте.
– Да это ж фашисты, – Митрохин смерил ее презрительным взглядом, – поди, знаешь, что они с людьми вытворяли, а туда же. Гуманистка выискалась. Они ж геноцидом целых народов занимались! Евреям от них знаешь как досталось. А ты их защищаешь. Ну ничего, коммунисты им показали, что такое настоящий гуманизм. Дали им, понимаешь, по ж…
– Между прочим, сталинский режим, который вы сейчас представляете, ничуть не лучше гитлеровского. Отличается он только тем, что Гитлер уничтожал людей избирательно, а Сталин устроил геноцид собственного народа, – отчеканила Медея, – Я настоятельно прошу, нет, я просто требую, чтобы вы не вмешивались в ход мировой истории.
– Ах, ты требуешь, а вот я… – Шальная пуля свистнула над головой Ивана Васильевича, разом лишив его воинственного настроя. Банкир отбросил автомат подальше, сжался на дне окопа. – Да на кой мне все это нужно?! Ладно. Все, завязываю с войной. Убедила. А ты чего филонишь?! Давай-ка отправляй нас, пока немцы или свои же не ухайдокали…
Медея выбросила перед собой левую руку, правой совершая быстрые пассы.
– Что-то я ничего не чувствую, – пожаловался Митрохин. – Похоже, ты чего-то опять перепутала.
– Еще мгновение, – отозвалась девушка, – энергия прибывает.
– Ага, вроде пошло. Волосы на голове шевелятся. И пятки щекочет.
Тут Митрохина подхватила неведомая сила и подбросила в воздух сразу на несколько метров.
Солдаты неприятеля и, что самое обидное, свои же советские воины заметили парящего над полем битвы толстого человека в черном костюме и немедленно открыли по нему огонь. Но Ивана Васильевича на пути полета пуль уже не было. Его и Медею поглотил, щелкнув, черный зев. Вместе с парочкой путешественников во времени и пространстве в пустоту между мирами отправился огромный пласт земли. А на поле боя осталась глубокая яма с округлыми ровными краями. Может, в другое время и в другом месте такое удивительное углубление в земле стало бы предметом пристального внимания уфологов всего мира, но в условиях военного конфликта удивительные ямы мало кого интересуют. Так что ее попросту не заметили.
Правда, пока один из немецких танков объезжал яму, подставив левый борт под обстрел, в него попали из противотанкового ружья. За тяжелой машиной потянулась перебитая гусеница, ход замедлился. Вовремя брошенная советским солдатом граната угодила в самое основание башни…
Ивана Васильевича крутило и болтало, словно угодивший в песчаную бурю аэроплан. Он ощутил дурноту и головокружение. И хотел закричать от ужаса, когда под ним объявилось что-то похожее на черно-белую расплывающуюся фотографию, и его швырнуло внутрь нечеткого дагерротипа. Митрохин успел испугаться, вскрикнул, когда перед ним оказалась лента реки, и понял, что сейчас бухнется в воду. В последний момент он успел вцепиться в железную ограду. И повис на ней, держась за металлические завитушки. Рывок получился такой силы, что Иван Васильевич едва не разжал пальцы, но все же удержался.