Тереса, видимо, решила поставить точку в разговоре, потому что за ее спиной хлопнула дверь. А может, это Габи выбежала прочь. Хотя бегство было не в ее характере.
Честно говоря, довольно жутко, когда тебе шестнадцать, находиться меж двумя распаленными и перевозбужденными ведьмами, которые пышут жаром вожделения и магической мощи, поэтому я стал все больше общаться с Селеной и меньше — с Тересой и Габи. Пока толстая и добрая Селена не сказала мне: «Подойди поближе, Жак… Еще ближе…». Вы понимаете, о чем я?! Ну, разумеется, понимаете. Куда же делся ее материнский инстинкт? Наверное, она просто не могла испытывать его вечно, будучи ведьмой.
А посему, не доучившись и преуспев в магическом ремесле лишь отчасти, правда успев завершить курс необратимых изменений в организме, я решил бежать, пока они не разорвали меня на части.
Не подумайте только, что я ханжа или моралист. Я ничего бы не имел против Габи… или Тересы. Или обеих сразу… Или по отдельности, но чередующихся ночь через ночь… Или… Но что-то подсказывало мне, какие-то высшие силы, что добром начавшиеся сексуальные интриги не закончатся. Ссора между ведьмами затянется на века, а от меня останется горстка пепла и две, нет, три стенающие над ней женщины. Поэтому я предпочел сохранить их добрые отношения и свое здоровье.
Должен сознаться перед вами в одном своем грешке. Я припомнил о своем ремесле вора, уготованном мне папашей, но, к моей чести, это случилось всего только раз. Впоследствии я если и брал чужое, то это были города, куда входила моя армия, армия Черного Властелина. По мелочи я крал в последний раз. Произошло это в первом же попавшемся мне на пути поселении. Это была та самая деревенька, которую я наблюдал еще в детстве, когда парил в небесах на бревне. Я сделался конокрадом. Прокрался в стойло и отвязал единственное хилое животное, которое там было. Лошадь испуганно попятилась от меня, но я сумел ее успокоить, нашептывая ей в уши заученные с детства слова, помогающие укрощать некоторые виды полуразумных живых существ.
На худой, очень старой кляче я проделал недолгий путь до первого же большого города. Там я сбыл лошадку толстомордому мерзавцу в засаленном фартуке, который держал городские конюшни и возглавлял службу городских перевозок. Теперь руки мои были чисты, и совесть покойна. Я стал колдуном с покойной совестью.
В общество надо вкрасться, как чума, или врезаться, как пушечное ядро. Смотрите на людей как на лошадей, которых надо загонять и менять на станциях… А женщин представляйте сосудом наслаждения, и только…
Оноре де Бальзак
На вырученные от продажи жалкой клячи деньги я собирался как можно комфортное устроиться на ночлег. Должно было хватить и на скромный ужин.
Как только я осмотрелся в городе и понял, что вокруг полно пышнотелых красоток и местечек, где подают светлый эль, меня мгновенно охватила сильнейшая эйфория. Я окунулся в нее, как в озеро с чистой родниковой водой…
Я, конечно, ожидал погони и смутно сознавал, что ведьмы довольно легко могут меня найти, но я был молод, и всякая опасность казалась мне далекой и почти неосязаемой. Страх и вовсе не существовал для меня, выросшего в безлюдной глуши, он был чем-то не вполне реальным. Возможно, такой эффект на мою юную психику оказали снадобья ведьм.
Я брел по каменной мостовой и с восторгом, который легко читался на моей остроносой физиономии, разглядывал приземистые городские строения. Дом с поблекшей и выцветшей вывеской «Постоялый двор «Озарение» немедленно привлек мое внимание. Это была низкая постройка из первоклассного белого кирпича с закопченной печной трубой и когда-то красной черепичной крышей. Здесь я и остановлюсь. Я толкнул дверь и оказался внутри.
Делами в «Озарении» заправляла хозяйка. Она была необыкновенно высокого роста и очень костлявая. В свои шестнадцать во мне уже было больше шести футов роста, но она обошла меня по всем показателям. Правда, ее фигура отличалась чудовищной непропорциональностью и угловатостью. Нескладность эта настолько бросалась в глаза, что казалось, будто вся она состоит из одних локтей.
— А, молодой человек, — заметила она, глядя на меня едва заметно подрагивавшими зрачками серо-голубых водянистых глаз. Было похоже на то, что ее пугали приятные на вид молодые люди, а может, она пыталась скрыть какие-то особенные мысли, какие не высказывают вслух. Она шумно сглотнула слюну и продолжила: — Где ваши родители?
— Умерли, — резко ответил я.
— Это ужасно… ужасно… — без тени сочувствия, а с какой-то даже скрытой издевкой заметила она.
— Меня опекают, — ответил я.
— Где же ваш опекун?
— Опекуны, — поправил я ее. — В настоящий момент я их покинул.
— Интересно… — Она схватывала на лету.
— А пока мне нужна теплая комната с постелью и письменным столом.
— Вы пишете, юноша? — В ее вопросе прозвучал неподдельный страх.
Чтобы испугать ее окончательно я ответил:
— Кое-кому очень нужны важные сведения.
— Ага, — ответила она, в ее голосе прозвучало непонимание.
Она пошевелила нижней челюстью. Потом глаза ее просветлели, и она спросила, стараясь придать голосу как можно больше мягкости:
— Государственная служба?
«Получу я когда-нибудь комнату у этой идиотки?!»
— Я не уполномочен обсуждать такие дела! — рявкнул я и стукнул кулаком по стойке. — Так как насчет комнаты?
Она сильно испугалась, что сболтнула лишнее:
— Да, конечно… — Рот ее некоторое время неритмично подрагивал.
Она опасливо протянула мне ключ, должно быть, решила, что я шпион короля в этой местности.
— Спасибо. — Моя артикуляция была подчеркнуто отчетливой.
— Обычно мы берем за месяц вперед, — пробормотала она.
— Это все, что у меня есть на данный момент. — Я протянул ей несколько медных монет.
Потом, сжав в кулаке ключ, отправился искать свою комнату.
Она следила за мной, цепляясь скрюченными пальцами за стену и трогая родинку на левой щеке… Кажется, родинка на левой означала несчастье в личной жизни.
…Но сейчас я вспоминаю ее совсем не такой, как при первой нашей встрече. Я припоминаю забрызганные кровью стены холла, бардовые разводы на серой стойке, побитую посуду и ее голову, так тихонько лежащую в уголке с застывшем на лице выражением неподдельного ужаса… А рядом с этой страшной головой стоят три бешено орущие ведьмы.
Словно во сне я отступаю к двери, стремительно прыгаю на улицу и бегу прочь. А они устремляются за мной. При этом Тереса верещит, как кошка, которой наступили на хвост, а Селена подвывает, как попавшая в капкан лисица.
А я бегу так, словно за мной гонится свита Сатаны. Если вдуматься, то так оно и было. Позади меня раздается дикий вопль Габи: