Что со мной произошло?! Кто я теперь?! Я снова предпринял попытку пошевелиться и, к своему изумлению, увидел, что перед моим взором оказались сразу две лохматые конечности, они зашевелились в ответ на мой позыв одновременно. Конечности совсем не напоминали ноги, а скорее выглядели как мерзкие лапы какого-нибудь хищного животного. Несколько гибких суставов позволяли моим конечностям прогибаться наружу. Экая мерзость – эти мои новые лапки!
Я неожиданно понял, что теперь могу видеть и даже, наверное, перемещаться, и стал внимательно изучать свое новое тело. Судя по всему, я превратился в мохнатую маленькую многоножку. Вот бы еще разобраться с координацией движений. Управляться с крупными странными ногами было не слишком удобно, но после некоторых тщетных телодвижений мне удалось заставить конечности шевелиться в соответствии с моими желаниями.
Я вдруг совершенно отчетливо представил, как гигантская ступня Алкеса опускается с небес и превращает меня в сплющенный комок уродливого тела. Неуклюже, путаясь в длинных лапах, я побежал прочь, запнулся на крупной щели между камнями – плитами, предпринял грандиозное усилие – и преодолел препятствие. Я стремился как можно скорее достичь стены комнаты совещаний. Может быть, в стене тоже будет расщелина и там сможет укрыться мерзкая многоножка?
Тут мне опять поплохело. Подумать только, потомственный принц дома Вейньет вынужден спасаться бегством. Какой позор! Если мне удастся когда – нибудь выбраться из этой передряги и снова встретить Ламаса, ему придется заплатить за это унижение. Если бы только я знал, что он имел в виду, когда предлагал спасти нас. Даже в кошмарном сне я не мог представить, что когда-нибудь лишусь человеческого обличья и стану насекомым.
Внезапно я ощутил неуютное дрожание в спине и вдруг осознал, что оно передает сообщение: меня будто бы кто-то окликнул. Я обернулся и увидел неподалеку двух пауков. Один был титанических размеров – прекрасный экземпляр для ученых-арахнидов, другой – мышиного цвета, с клочками серой шерсти на лысых лапах. В этих отвратительных созданиях каким-то шестым чувством я безошибочно угадал моих злополучных помощников.
Так вот что со мной произошло. Благодаря магии Ламаса – а может, вопреки – мы превратились в пауков. Меня передернуло от отвращения. Я – насекомое! Только при мысли о подобной перспективе, полагаю, многие лишились бы остатков рассудка. Но мой разум оказался достаточно крепким, чтобы выдержать подобное испытание, как и полагается разуму особы королевской крови и воспитания.
– Ну, Ламас!… – проверещал я, чувствуя, что звуки я издаю каким-то очень странным способом, точно проделываю это совсем без помощи речевого аппарата – у меня совсем не было уверенности, что моя попытка завязать беседу достигнет успеха, но Ламас, о чудо, меня услышал.
– Благодарности потом, милорд, сначала надо убраться отсюда подальше. – Похоже, он считал, что совершил героический поступок, превратив нас в омерзительных насекомых.
Ламас развернулся и побежал прочь, при этом он очень ловко перебирал длинными лысыми конечностями. Наши лапки понесли нас следом за колдуном, который в своем нынешнем обличии был намного проворнее нас. Кажется, я начинал понимать, как можно жить во дворце и никому не мозолить глаза…
– Постой, – прохрипел я, чувствуя, что уже очень сильно устал от невозможности контролировать бег всех без исключения ног одновременно: уверен, я непременно взмок бы, если бы только пауки умели потеть.
К своему удовлетворению, я заметил, что Кар Варнан двигается еще медленнее меня. Он бежал за нами следом странными полукружиями, то и дело его конечности по правую сторону начинали двигаться намного проворнее левых, тогда он замирал и осторожно начинал шевелить ими, словно не слишком доверял тому, что вообще может управляться со своим крупным паучьим телом.
– Боже мой, – грохнуло с небес, голос явно принадлежал герцогу Яну де Бонту («Неужели нас заметили», – мелькнуло в моей голове), – да здесь вся их одежда и оружие, все оружие… Они что же, ушли без одежды и без оружия? И шляпа, о, да и серебряная серьга, и еще кольцо с черным камнем, которое, я заметил, было на руке Дарта Вейньета. Ха, надо же, мне оно точно по размеру.
– Дай-ка сюда, – зазвучал густым басом голос Алкеса. Судя по всему, кольцо он немедленно отнял, потому что Ян де Бонт обиженно притопнул ногой – и немедленно возникший порыв ветра приподнял меня над полом и перенес намного ближе к Ламасу.
После вынужденного полета я ощутил легкую тошноту, а как только снова оказался на твердой поверхности пола – острый укол ярости: по вине Ламаса я лишился не только тела, но и обретенного фамильного меча, и шляпы, и трофейного кольца, и даже серьги, с которой никогда не расставался, с самого детства…
– Да они скорее всего мертвы! – Ян де Бонт необыкновенно воодушевился. – Этот колдун Ламас – настоящее проклятие для всех, кто с ним свяжется. По его вине только на моей памяти при дворе погибло восемь человек. Мне не позволял выгнать его взашей король Бенедикт Вейньет. Вот и сейчас он опять что-то перепутал и случайно убил их, что за удача…
– Или превратил в кого-нибудь, – гнусавым голосом заметил Преол и засмеялся, – в кого-нибудь противного и маленького…
Мы наконец достигли стены. Только силы Нижних Пределов знают, каких усилий мне это стоило. Затем Ламас, а за ним и мы с Варнаном влезли в небольшую расщелину, так что голоса позади сразу зазвучали в отдалении и почти неразличимо. Гул шагов, напротив, вдруг усилился и стал напоминать раскаты. Я понял, что в комнате теперь находится множество людей. Они бегали по полу, ползали на коленях и стучали по стенам, разыскивая то, во что мы превратились. Древние камни стали опасно вздрагивать над нашими паучьими головами. Я испугался, что титанические ступни и кулаки сейчас вызовут разрушение старой замковой кладки, но время шло, звуки ударов не стихали, и ничего не происходило, только в крупные щели, которые я раньше почему-то не замечал, падали яркие блики от освещавших комнату факелов. Неожиданно я понял, что теперь отлично ориентируюсь в темноте. Мрак не был для меня абсолютным, яркое зеленое свечение позволяло мне различать узкий проход, в котором мы очутились, и своих спутников, наполовину скрытых в том, что когда-то было для меня тьмой.
Ламас повернул ко мне кошмарно непривлекательные зрительные органы (колдун и в человеческом обличье отличался исключительным уродством, а сейчас был просто омерзителен) и произнес на паучьем языке такое, от чего меня бросило в дрожь:
– Нужно как можно скорее выбираться отсюда, иначе нам будет очень плохо, когда мы начнем превращаться обратно в людей.
– Нас будет ломать? – поинтересовался я, представляя, как низкие каменные своды начинают вдавливаться в возникающую из маленького черного тельца человеческую спину, и та начинает трещать… трещит и трещит, а позвоночник с хрустом ломается, вдавливаются лопатки…
– Не просто ломать, нас плющить будет, – мрачновато заметил Варнан, обуреваемый, по всей видимости, теми же предчувствиями, что и я. Наверное, он тоже отчаянно проклинал тот день, когда мы встретили злополучного колдуна.