Сейчас Филп упрекал себя в наглости и презрении к сотоварищу по миссии. Он отдавал себе отчет, что не извлек из их встречи всех тех выгод, которые мог бы получить. Владение звуком и ментальностью, культура и знания Лоншу Па, даже выкраденные из архивного склепа, казались ему более высокими, чем культура и знания его инструкторов. Но неумение открываться, воспринимать, недоверие, которое ему привили силой и от которого он не сумел избавиться, заставили его пройти мимо удивительной возможности обогатиться новыми знаниями.
Однажды ночью, когда отчаяние мешало заснуть, он попытался отыскать внешнюю лестницу, ведущую в склеп архивов, где рыцарь Лоншу Па провел долгие часы, насыщаясь знанием, которое распространялось в первые времена существования Ордена. Он раздобыл лазерный факел. Но Филпу не хватило силы или мужества дойти до конца: в сыром мраке монастырских галерей его охватило головокружение, он отказался от замысла и возвратился в пустую келью. И долго лежал с открытыми глазами, дрожа под грубым шерстяным одеялом, и никак не мог заснуть.
Зерна неверия, посеянные рыцарем-изгоем, взошли в душе Филпа. Его раздирали горячее желание взрастить их и увидеть плоды и неистовая потребность вырвать их с корнем и отбросить как можно дальше. Он цеплялся за мысль, что каждый воин перед принятием тонзуры должен пройти последнее испытание, с твердостью оттолкнуть вкрадчивого и упорного врага, идущего на приступ его ментальной крепости.
Именно так сказал ему его духовник, старый опытный рыцарь, которого Филп избрал своим крестным отцом и наставником за невероятное пламя его зеленых глаз, хотя тот занимал не очень почетный пост главного интенданта. Воин терпеливо сносил свою боль, уверяя себя, что в конце мрачного туннеля обязательно вспыхнет свет.
Он вспоминал об Афикит, дочери сиракузянина Шри Алексу, за которой его посылали на Красную Точку. Она была физически слаба, ее снедала лихорадка. Но болезнь не повредила ее красоте. Напротив, сделала ее более привлекательной в глазах Филпа. Благодаря дружбе с Нобером Оаном, рыцарем-врачевателем, он навещал ее ежедневно, несмотря на строгий запрет любого контакта с женщиной в стенах монастыря. Когда он оказывался перед распростертой на кровати девушкой, все раны его души и сердца начинали кровоточить. Ему не хотелось бороться с течением, несущим его к ней. Она вошла в его жизнь, и он не хотел, чтобы она из нее уходила. Он надеялся, что Нобер Оан, прекрасный врач, сумеет быстро найти действенное лекарство против вируса.
Он заранее обрадовался столь раннему вызову и собирался навестить Афикит после встречи с мудрецами директории. Он еще раз задумался о том, что может означать этот вызов: его друзья-воины с завистливыми огоньками в глазах дали ему понять, что директория собиралась наградить его за успешную миссию на Красной Точке и возвести в звание рыцаря. Но сам он не осмеливался в это поверить: его ментальная броня так растрескалась, что он не считал себя достойным рыцарства. Но друзья со смехом возражали, что не стоит строить из себя скромника, ибо все в монастыре знали: он был воином, наиболее близким к посвящению.
Филп в последний раз окинул рассеянным взглядом парящих чаек и альбатросов, использующих воздушные потоки под низким навесом черных туч. Затем двинулся по дороге, аллее метров десяти в ширину, укрытой с обеих сторон парапетом с бойницами и вымощенной древними булыжниками, между которыми пробивался скользкий мох. Он добрался до подножия центрального донжона. Эту башню называли башней Махди, ибо здесь располагалась резиденция великих предводителей абсуратского Ордена. Это была конструкция из грубо обтесанных блоков из белого гранита, которая тянулась прямо к тучам, словно желая их пронзить. Она возвышалась над всеми остальными частями монастыря, над четырьмя угловыми башнями с их зелеными куполами, над колокольнями, стрелами, крышами учебных аудиторий, над корпусом, где располагались кельи, и административными зданиями.
Три рыцаря в серых сутанах с негостеприимными выражениями лиц, которым было поручено фильтровать посетителей, охраняли главный вход дверь из позеленевшего дерева. Они принадлежали к отряду трапитов по имени махди Дина Трапита, который создал этот элитный корпус с официальной функцией воздвигнуть барьер между учениками, то и дело требовавшими частных бесед, и высшими функционерами монастыря. Отряд был на самом деле внутренней полицией и предназначался для предупреждения или пресечения возможной фронды абсуратов-еретиков. Трапитов набирали из самых опытных рыцарей, и одно их присутствие могло охладить ярость недовольных. Зачастую они пользовались страхом, который внушали ученикам, чтобы заставить их выполнять свои капризы. Филпу никогда не приходилось иметь с ними дело напрямую, но он слышал об унижениях, которым они подвергали самых юных учеников.
Когда он остановился перед ними, рыцари окинули его высокомерным и презрительным взглядом. Филп отдал им традиционное приветствие: возложил вертикально на лоб ладонь правой руки. Они даже не шелохнулись. Хотя отказ от традиционного приветствия считался в монастыре серьезным дисциплинарным проступком.
– Я – воин Филп Асмусса, – твердым голосом назвался Филп. – Меня вызвала директория.
– Ах вот как?.. Надо удостовериться, воин! – с презрением сказал трапит. – А пока ни с места. Гьен, сходи проверь.
Гьен недовольно встряхнулся, с раздражающей медлительностью открыл скрипящую дверь и проскользнул внутрь башни.
– Асмусса… Ты не отпрыск сеньора Конфедерации? – спросил часовой.
– Он самый! – бросил Филп, раздраженный наглостью собеседника, поведение которого невольно сравнил с поведением Лоншу Па, постоянно искавшего в отношениях искренность.
Эти грубияны казались ему недостойными своего звания, недостойными рыцарства, хотя считались главной опорой Ордена. Внезапно это звание рыцаря, к которому он стремился с нетерпением и верой юности, потеряло в его глазах свою мифическую ауру. Последние иллюзии, остатки детской наивности и упрямства, разбились о наглость трапитов.
– И здесь тебя надо называть «мой сеньор»? – спросил трапит.
Его растрескавшиеся губы сложились в вызывающую усмешку. Филп замкнулся в осторожном и осуждающем молчании.
– Хватит, Фрол! – сказал второй трапит. – Сам видишь, Его Сеньорство лишено чувства юмора!
Филпа охватил гнев, но он сумел подавить его с помощью ментального контроля. Недовольный Гьен, вернувшийся из башни, прервал этот тяжелый разговор.
– Он сказал правду, Фрол! – проворчал он, прислонившись к стене. – Мудрецы директории ждут его.
Первые капли дождя прорвали облака. Морской ветер осыпал ими гранитные стены башни и лица часовых.
– Ну что ж, Его Сеньорство, должно быть, очень важен, если сами старцы желают его принять! – пробурчал Фрол. – Ну чего ждешь, иди внутрь… Или подтолкнуть пинком в зад?.. За тобой спустится секретарь директории…
Филп не заставил себя просить. Он с облегчением избавился от их взглядов ядовитых скорпионов. Проник в темную прихожую, освещенную одним узким оконцем, через которое врывался ветер и робко просачивался лучик света. Он сел на мокрую каменную скамью, расположенную напротив винтовой лестницы с неровными источенными ступенями. Пол и стены казались изъеденными проказой. Из многочисленных трещин текли струйки желтой пыли, похожие на струйки крови, сочащиеся из ран огромного тела.