— Это Дядюшкин маячок!
Пиявка вильнула, изменяя курс. Тьма за окнами поредела, перешла в синие сумерки, и Том понял, что они уже не подо льдом, а вышли в открытое море, что вверху, на расстоянии нескольких десятков метров, гуляют волны и сквозь них светит солнце. Затем в полумраке начали вырисовываться очертания предметов: заросшие водорослями фермы и опоры, облепленные ракушками лопасти гигантского винта, накренившаяся, полузанесенная илом платформа и ржавые кварталы домов, выглядывающие из придонного мусора. Словно воздушный корабль, летящий над горами и ущельями, «Винтовой червь» проплывал над улицами громадного затонувшего плавучего города, застрявшего на скалах подводной горы.
— Добро пожаловать в Гримсби, — сказал Вертел, направляя пиявку к верхнему ярусу.
Тому приходилось слышать о Гримсби. Кто о нем не слышал? Самый крупный и свирепый хищник из североатлантических плавучих городов затонул, наткнувшись на паковый лед Железной зимой, которая случилась девяносто лет назад. Том с замиранием сердца смотрел в иллюминатор на проплывающий мимо пейзаж. Стайки рыб посверкивали между мертвыми домами, храмы и многоэтажные офисные здания были увешаны гирляндами морских водорослей. И вдруг среди серых, синих и черных оттенков показалось что-то теплое, золотистое. Гаргл закричал «Ура!», а Вертел широко улыбнулся. Он подал рукоятку руля вперед, и «Червь», задрав нос, перевалился через край верхнего яруса города.
Том так и ахнул. Впереди светились окна ратуши, внутри двигались люди, придавая затонувшему зданию уютный обжитой вид, какой бывает, когда смотришь на освещенный дом темной зимней ночью.
— Что это? — изумился Том. — То есть как это…
— Это наш дом, — сказал Коул. Все это время он молчал, волнуясь о том, как его встретят. Но ему было приятно, что Гримсби произвел впечатление на Тома, который повидал в своей жизни много удивительных городов.
— Его построил Дядюшка! — сообщил Гаргл.
«Винтовой червь» проскользнул в заполненный водой нижний этаж ратуши и начал пробираться по извилистым трубообразным туннелям, где постоянно приходилось ждать, пока перед судном откроются автоматические двери, чтобы снова закрыться за спиной. Эта система шлюзов служила для того, чтобы остальная часть здания оставалась сухой, но Том не знал об этом и испытал огромное облегчение пополам с удивлением, когда пиявка вдруг выскочила на поверхность и остановилась, плавая в искусственном озере под высокой сводчатой крышей.
Двигатели смолкли. Снаружи послышался лязг и глухие удары — швартовочные краны подхватили «Винтового червя» своими механическими лапами и вытащили из воды. В потолке откинулась крышка люка. Коул принес трап и прицепил к отверстию.
— Ты первый, — велел он Тому.
Том вылез на широкую спину пиявки и остановился, вдыхая холодный, пахнущий аммиаком воздух и оглядываясь по сторонам.
Пиявка всплыла через круглую дыру в полу просторного гулкого помещения. Возможно, когда-то здесь был главный зал городского совета Гримсби (потолочная роспись изображала, как дух муниципального дарвинизма — довольно упитанная молодая женщина с крыльями — указывает отцам города путь к счастливому будущему). В полу виднелось еще несколько десятков таких же отверстий, над каждым был установлен подъемный кран хитрой конструкции. На некоторых кранах были подвешены пиявки, и Тома поразило, какими хлипкими выглядели эти суденышки — как будто их склепали из первого попавшегося железного лома. Некоторые явно находились в процессе ремонта, но те, кто на них работал (все — мальчишки или молодые ребята, немногим старше Коула и Вертела), побросали свои дела и столпились вокруг «Винтового червя». Все таращились на Тома.
А Том уставился на них, радуясь, что рядом с ним стоит Коул. Даже в самых нецивилизованных городах, где случалось побывать «Дженни Ганивер», ему редко приходилось видеть такую враждебную толпу. Его ровесники, жилистые, крепкие ребята, или мальчики младше Гаргла — все они смотрели на него наполовину с ненавистью, наполовину со страхом. У всех были длинные космы, а те немногие, кому уже пора было бриться, очевидно, предпочитали не тратить время на это занятие. Одеты они были в разнородное тряпье, которое было им либо мало, либо велико: форменные тужурки, дамские шали и шляпки, водолазные костюмы и авиационные шлемы, грелки для чайника и дуршлаги, переделанные в шапки. Словно где-то поблизости взорвался благотворительный базар.
Над головой что-то зашуршало, все лица запрокинулись кверху. В репродукторах, укрепленных на верхушках подъемных кранов, затрещали электрические разряды, и раздался голос, который шел, казалось, со всех сторон сразу:
— Приведите сухопутника ко мне, мои мальчики. Я хочу поговорить с ним не откладывая.
Гримсби оказался не совсем таким, каким Том ожидал увидеть подводное логово гениального преступника. Здесь было сыро и промозгло и очень уж пахло вареной капустой. Перестроенное здание, казавшееся таким волшебным снаружи, внутри было довольно тесным и до отказа набитым добычей, скопившейся за много лет грабежей. Стены коридоров украшали кое-как развешанные ворованные ковры. Поверх их роскошных узоров выводила свои разводы плесень. Проходя мимо открытых дверей, Том замечал на полках горы одежды, залежи документов и книг, разрушающихся от сырости, кучи ювелирных украшений, инструментов и оружия, надменные манекены из дорогих магазинов, кинескопы и маховики, электрические лампочки и батарейки и заляпанные машинным маслом запчасти, добытые в брюхе ограбленных городов.
И повсюду крабовидные телекамеры. На потолке эти маленькие машинки так и кишели, в темных углах поблескивали их суставчатые ноги. Здесь им не нужно было прятаться, и они ползали прямо по горкам посуды, карабкались на стеллажи с книгами. Телекамеры лазали по занавескам, цеплялись за тяжелые, жутковатые на вид электрические кабели, которые целыми пучками тянулись вдоль стен. Сверкая глазами-объективами и негромко жужжа, камеры следили за Томом, пока Коул и Вертел вели его по множеству лестниц к апартаментам Дядюшки. Жить в Гримсби значило постоянно находиться под приглядом Дядюшки.
И, само собой, Дядюшка уже ждал их. Он поднялся с кресла, когда они вошли, и шагнул им навстречу, освещенный тысячами следящих экранов. Это был малорослый человечек, худой и бледный от долгой жизни без солнца. На узком носу сидели очки в форме полумесяцев. На нем были перчатки с обрезанными пальцами, шляпа-пятиуголка, куртка с галунами, которая могла в прошлом принадлежать какому-нибудь генералу или мальчишке-лифтеру, шелковый халат, подметавший пыльный пол подолом, хлопчатобумажные брюки и тапки в форме зайчиков. Редкие седые пряди спадали на плечи. Из карманов халата торчали книги, которые мальчишки натащили ему из разных библиотек. К седой щетине на подбородке прицепились крошки.
— Коул, мой дорогой мальчик! — вполголоса произнес хозяин Гримсби. — Спасибо, что так быстро послушался своего бедного старого Дядюшку, да еще и сухопутника привез. Надеюсь, он не пострадал? Вы бережно с ним обращались?
Коул, помня о своем поведении в Анкоридже, о котором Вертел, надо думать, не преминул сообщить в своих отчетах, от страха не мог ничего ответить. Вертел проворчал: