Со жгучим, жадным интересом Гибби следил за каждым её движением, желая научиться и подмечая всё до мелочей. Завтра у него получится гораздо лучше! Вскоре мужчины пришли на завтрак, и он уже собирался было порадоваться вместе с ними, но от дразнящего запаха каши у него до тошноты скрутило желудок, и ему пришлось снова уползти в амбар. Он с радостью полежал бы ещё немного в сене, но для этого надо было снова ворочать лестницу, а Гибби чувствовал, что сил у него на это не хватит. В амбаре его легко могли застать, и поэтому он потихоньку выбрался во двор к курятнику. Однако еду курам пока не выносили, так что ему придётся подождать где–нибудь неподалёку. Если его поймают, то непременно прогонят, и тогда он навсегда потеряет Донала Гранта. За завтраком Гибби его не видел, потому что летом Донал почти всегда ел на свежем воздухе, разве только ужинал со всеми на кухне. Тогда Гибби (которому так и не удалось ничем поживиться) побежал к ручью и напился, даже не вспомнив о том, что собирался получше умыться. Сейчас ему просто хотелось отыскать Донала. Главное, чтобы он был рядом, а тогда и голод будет совсем не страшен.
Донал обнаружил его присутствие только тогда, когда увидел, как Рогатка со всех ног улепётывает с запретного поля, а за ней вприпрыжку бежит Гибби, за неимением дубинки швыряя в неё увесистыми камнями. Доналу стало ужасно стыдно. Он отбросил книгу и побежал навстречу малышу.
— Камнями не надо, слышишь, пичуга? — сказал он. — Хотя мне–то, пожалуй, жаловаться не пристало, — тут же сокрушённо добавил он. — Сам рассиживаю с книжечкой, как дурак, а коровы по полю шастают. А ведь хозяин мне платит, чтобы я за ними следил! Ну что я за человек такой, а?
В ответ Гибби умчался прочь, туда, где Донал только что сидел. Через секунду он вернулся с книгой, сунул её в руки своему другу и в то же самое время осторожно вынул у него из под мышки дубинку. Он раз или два взмахнул ею, резвой трусцой побежал к стаду, быстро обогнул его кругом и вернулся к своему наречённому хозяину. Однако в следующее мгновение он снова понёсся к полю наперерез Рогатке и ловко отогнал её из овса на другой конец луга; она уже начинала его побаиваться. Понаблюдав за ним какое–то время, Донал заключил, что даже ему самому не справиться лучше, чем этот малыш, даже если бы у него было сто пар глаз как у Аргуса и все они дружно следили бы за скотиной, ни на секунду не заглядывая в книгу. Тогда он спокойно предоставил Гибби полную свободу действий и целый час не поднимал головы от чтения. Всё шло как нельзя лучше, и даже Рогатке в тот день не удалось больше ухватить ни одного колоска. Однако самому Гибби, который так ничего и не ел, пришлось несладко. Каждый раз, пробегая мимо Донала, он видел в траве пузатый узелок; какая–то маленькая девочка принесла ему с фермы обед. Но Гибби, как никто другой, умел терпеливо ждать и обходиться даже без самого нужного.
Наконец Донал либо действительно проголодался, либо, повинуясь каким–то внутренним часам, отмечающим передвижение солнца и исчисляющим, как соотносится с ним жизнь человеческого тела, отложил книгу в сторону, взял свой узелок и позвал: — Эй, пичуга, айда обедать!
Гибби подбежал, радостно сверкая глазами. В его голоде не было жадности, и даже в самый трудный час он охотно поделился бы с другом последней горбушкой хлеба. Но он так нетерпеливо переступал с ноги на ногу, что Донал, никогда не знавший нужды, понял, что тот совершенно изголодался, и начал поспешно дёргать непослушные узлы. По–видимому, сегодня тётушка Джин туже обычного завязала ему обед перед тем, как отдать его маленькой дочке десятника. Когда последний узел всё–таки развязался, он изумлённо уставился на небывало щедрую провизию, лежавшую перед ним в траве.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Тётушка Джин как будто знала, что нас двое!
Он не знал, что сегодня она положила ему еды больше обычного в знак благодарности за утреннюю помощь, оказанную ей тем же малышом, что сейчас делил с Доналом честно заработанный обед. Нечасто бывает, что награда так быстро находит своего героя, даже когда всем вокруг известно, кто именно её заслужил.
Но в тот день Донал ещё раз отплатил Гибби за его помощь, и на этот раз плата была совсем иная, ещё лучше прежней. Он выбрал удобный момент, когда все коровы сгрудились вдалеке от поля, а Рогатка бродила возле каменной изгороди, вытащил из кармана изрядно потрёпанный томик баллад и сказал: — Ну, пичуга, садись. Пусть они пока сами попасутся, а я тебе почитаю.
Гибби тут же, как жаворонок, камнем упал на землю, уселся, скрестив ноги, и замер. Донал внимательно перелистал книгу, нашёл то, что хотел, и начал читать. Гибби слушал, и трудно было бы сказать, кому из них чтение доставило больше удовольствия. Потому что у Донала почти никогда не бывало слушателей, и уж, конечно, никто ни разу не слушал его с таким упоением и восторгом.
Когда настало время гнать скотину домой, Гибби снова остался на лугу, дожидаясь, пока на ферме всё стихнет. Он ничком лежал на насыпи, раздумывая над услышанным и дивясь, как это Доналу удаётся извлекать из книги такие прекрасные звуки и чудесные истории.
Наверное, мне не стоит томить вас подробностями того, как день за днём в жизни Гибби постепенно происходили перемены. Рано утром он пробирался на кухню и каждый день не только успевал переделать всё больше работы, но и делал её всё лучше и лучше. Вскоре до прихода Джин ему удавалось закончить все утренние дела, которые надо было сделать, пока не явятся мужчины, — кроме, разве что, приготовления самой каши. Теперь тётушке Мейвор оставалось лишь снять с котла крышку, посолить воду, взять ложку, протянуть руку к миске с мукой, которая уже ждала её на каменной приступочке возле огня, и начать бросать муку в котёл, чтобы приготовить простой и добрый завтрак, милый сердцу каждого истинного и здорового шотландца. Без лишних вопросов она решила, что ей помогает этот «славный паренёк» Донал Грант, и каждый день в знак благодарности увязывала ему щедрый обед, который впоследствии попадал в руки её настоящего помощника.
Какое–то время Гибби ещё продолжал совершенствовать свои познания о домашних делах, наблюдая за Джин в потолочную щель, но вскоре научился даже сбивать масло, и у него это стало получаться совсем неплохо. Однажды утром, когда он не только сбил, но и тщательно вымыл масло и не хуже самой Джин сформовал его в ровные кирпичики, она с изумлением начала спрашивать себя, как это самому обыкновенному парнишке удаётся с таким упорством и мастерством выполнять всю женскую работу. Она уже привыкла, что по утрам на кухне её встречает весело полыхающий огонь, кипящая в котле вода, чисто выметенный пол, вымытая посуда, расставленная по шкафам и полкам; ей надо было только следить за тем, чтобы у невидимого помощника всегда были под рукой чистые тряпки. Она никому не рассказывала о происходящем; они с Доналом понимают друг друга, и это главное.
Если бы Гибби удовлетворился лишь помощью на кухне и продолжал только так платить людям за свой ночлег на сеновале, то дела, возможно, и дальше шли бы так же гладко и спокойно. Однако наблюдая сверху за конюшней, он постепенно научился ходить за лошадями. Вскоре то один, то другой из работников, ничего не знавших о кухонных чудесах, с недовольным удивлением начал подмечать, что кто–то вычистил его лошадь ещё до его прихода. По утрам в кормушках появлялось сено, которое никто туда не клал, а за белым хозяйским конём кто–то явно ухаживал с особым старанием — только вот кто?