— Какой ужас.
— Мы можем показать облегчённую программу.
— Не надо, пусть нам продемонстрируют полный спектр возможностей. Как вы полагаете, Карклин, сколько времени займёт разработка карманной модели такого прибора?
— Хм… Думаю, что не менее полугода.
— Хорошо, послезавтра в десять — на ближнем полигоне. Теперь к другим вопросам…
Отпустив сообщников, Змий остался наедине с Коршуновым.
— Где Альтшуллер? — произнёс он после паузы, не предвещавшей ничего хорошего.
— Странно, что вы так легко на это купились… Поверили Карклину только потому, что он первый тявкнул в мою сторону. Но кто больше всех шумит по поводу пропажи? Разве не сам вор первым начинает хлопотать и возмущаться, наивно полагая, что таким образом отводит от себя подозрения? Само существование Альтшуллера, непредсказуемого изобретателя, служило угрозой его мечте о спокойной старости. Заметьте, как легко внедрился мой человек, этот несчастный погибший лаборант, в систему ВПК. Не выйдет ли так, что Оружием Сдерживания раньше нас завладеет какая-нибудь религиозная секта или исламские фанатики?…
— Чёрт! Что же делать?
— Заставьте Карклина подчиняться мне.
— Он не пойдёт на это.
— Даже под страхом смерти?
— Сбежит, извернётся, исчезнет, провалится в дыру, растворится в воздухе.
— Если он не желает подчиняться сознательно, нужно внушить ему такую потребность.
— «Маяк»?
— Работа близится к концу, Владилен Казимирович.
— Ага…
— В отделе очень талантливые молодые ребята. Думаю, что уже через неделю в эфир можно будет пустить первую установку.
— Что же это будет за установка?
— «Я люблю своего Президента и беспрекословно подчиняюсь своему вышестоящему начальству».
Змий улыбнулся:
— Карклин.
— Мы сумеем внушить ему любовь к нашему Президенту.
— И послушание…
— И страх…
Ужинали они вместе. Потом в Кремль привезли артистов, которые пели и плясали, а Змий тоже плясал и брызгался шампанским, которое нарочно встряхивал и зажимал большим пальцем. Только под утро Коршунов смог заснуть в своём просторном бронированном вагоне на пути к Петрограду. Пуск системы «Маяк» назначили на третье сентября.
Четыре года и сто один день до конца света
25 мая 1984 года Дима Котов вернулся в Ленинград с очередных гастролей. Ещё в ноябре, под шумок государственного переворота, он пропихнул ансамбль в филармонию. Помогли отзывы о высоком идейно-политическом уровне коллектива в корейской печати и старания Лены Чебриковой. Теперь ребята имели от шести до двенадцати рублей за выход и официальный статус. Зима пролетела незаметно. Вечером играли концерт, ночь пьянствовали в гостинице, днём отсыпались. Месяц — как один день.
Вернувшись, он навестил Петрушку. Помянули меня с Верой. Диму подмывало сказать избитое «все там будем». Но в сложившейся ситуации фраза не имела смысла. За истекшие в этом новом мире полтора года он уже не раз по пьяному делу пытался объяснить Петрушке суть происходящего. Но вместо объяснений выходила сбивчивая ахинея — про Иванова, волшебные таблетки, и путешествие во времени.
«А я?» — спрашивал Петрушка.
«А ты там остался», — отвечал Котов.
«Так что же, меня теперь двое?»
«Нет, того сейчас как бы не существует, потому что там — время остановилось. А в ночь со второго на третье сентября 1988 года всё вернётся к прежнему».
«А пояснее можно?»
А пояснее Котов и сам ничего не понимал. Он только знал, что может вернуться в прежний мир до указанной даты. Что произойдёт после полуночного боя часов второго сентября 1988 года он не представлял. И у него в запасе оставалось только четыре года, чтобы понять и на что-то решиться.
— Правду говорят, что следующий новый год будем отмечать не как 1985-й, а как 68-й? — спросил Котов.
— Это точно, — подтвердил Петрушка. — Теперь новая эра будет считаться от революции 1917-го года.
— А ещё какие перемены?
— Будто сам не видишь.
— Где ж я могу видеть? Там, в глубинке, вообще как в кино, во время оккупации, — комендатура, патрули, аресты…
— Тише ты, — Петрушка пугливо оглянулся.
— Не бойся, мы одни в квартире, — успокоил его Котов.
— Ничего не значит.
— В каком смысле?
— Я, понимаешь ли, в таком месте работаю…
— В каком месте?
— В очень секретном месте.
— Ладно, забыли. А правда что столица будет в Питере?
— Не знаю… Налей ещё.
— В секретном отделе не заругают?
— Завтра выходной, воскресенье.
— Ну… чтоб земля им пухом.
Котов и Лена Чебрикова
Дома Котов застал Лену Чебрикову. У неё давно уже был собственный ключ и она вела себя здесь по-хозяйски. Она переодевалась в халат, валялась на кровати, трещала по телефону или пила чай на кухне. Сегодня она сидела в верхней одежде и курила.
— Ты чего? — спросил Котов, испугавшись.
— Дима, у тебя крупные неприятности.
— Уже?…
— Скоро будут. Тебе известно, что наши войска десантировались в Африке?
— Когда?
— Два часа назад. Об этом говорят в новостях, не знаю, где ты ходишь.
— В Африке?… Это не там, где нашли плутоний?
— Ляпни где-нибудь, идиот…
— А что случилось?
Лена молча кивнула на стол. Там была повестка из военкомата. Котов взял её, побледнел и опустился в кресло.
— Ладно, не плачь. Я что-нибудь придумаю.
Дима поднял глаза, полные благодарности и надежды.
Лена прикурила одну сигарету от другой и перешла к делу.
— Осенью, когда всё началось, в горкоме провели чистку. Те, кто остались, думали только о своей шкуре. Писали доносы, шли по трупам. Полгода не велось никакой работы, шла борьба за выживание на всех уровнях. Только по этой причине никому не было дела до тебя и твоего рока. Выжили самые ядовитые и неприхотливые.
— Потехин остался?
— Потехина больше нет. Вообще больше ничего нет. Есть жизнь, за которую нужно цепляться правдами и неправдами. Нет и никогда не было группы «Обводный канал».
Котов опустил глаза.
— Но возможно, будет какой-нибудь другой ансамбль.