— К сожалению…
Но Кизяк положил трубку.
Котов вспотел так, что пришлось откинуть одеяло.
— Не кури! — слабо крикнул он на Чебрикову, смотревшую на него, как ему показалось, насмешливо.
— Надо идти, — заметила она вполне издевательски, не подумав затушить сигарету. — Это тебе не Соколов, это начальник отдела…
Пешая прогулка до исполкома немного освежила. Редкие снежинки приятно таяли на лице, следы праздничного убранства радовали.
Но вот, зайдя в фойе исполкома, Котов снова ощутил приступ беспричинного страха, головокружение и дрожь в коленях. Здесь, в тепле, его снова бросило в жар, а после подъёма на два марша по ковровой дорожке начался упругий барабанный стук в висках.
С отвращением напившись застойной воды из-под крана в туалете, он остановился перед знакомой дверью и тихо постучал.
— Заходи.
Котов шагнул в кабинет, хмуро кивнул вырисовывавшемуся на фоне окна силуэту и, закрывая за собой дверь, запутался и сделал лишний оборот вокруг собственной оси.
— Ну, что ты топчешься, как новобранец? Будто в армии не служил? — доброжелательно приветствовал его майор Кизяк. — Проходи, садись на стул.
Котов уселся и стал разглядывать царапину на стекле письменного стола.
Минута прошла в полнейшем молчании, только где-то за стеной слащаво тикали казённые ходики.
— А хочешь, я сейчас, прямо отсюда, отправлю тебя в камеру? — сказал Кизяк, неожиданно повысив голос. — К уголовникам?
Молния поразила ослабевшее котовское сознание. Он поднял глаза и посмотрел как провинившаяся собака. Тысячи мыслей промелькнули в одно мгновение, весь хмель слетел, остался только яркий, пронзительный ужас.
— Или не надо? — снова выдержав паузу, поинтересовался Кизяк другим, примирительным тоном. — Или будем дружить?
— Л-лучше дружить, — слабо и угодливо улыбнулся Котов, надеясь, что секундный душераздирающий кошмар обернётся всё-таки для него безобидной шуткой.
Кизяк тоже улыбнулся и сразу перешёл к делу.
— Понимаешь, Дима… Ты, конечно, от этих глупостей давно отошёл, но у тебя ведь должны сохраниться какие-то связи с этими… попами, роками… Ну, группами. Понимаешь?
Уняв дрожь в голове и в шее, Котов попытался сообразить, чего от него хотят.
— Надо подумать.
— Хорошо, подумай. Ну, типа, у кого незалитованная программа, левые концерты. Кто балуется наркотиками.
— Я подумаю.
— Может, у тебя есть знакомые гомосексуалисты? В творческой среде это совершенно нормальное явление.
Котов сразу подумал про Марусина, которого недолюбливал, но всё же отрицательно покачал головой. Не для того, чтобы выгородить, а так, из принципа. Он не мог знать, что обстоятельные отчёты Марусина уже ложились на стол Кизяка ежемесячно, а то и еженедельно.
— Ну ладно. Нет так нет.
Кизяк поднялся и начал застёгивать свой скрипучий дипломат.
— Так что иди домой и подумай.
— Да, конечно, я постараюсь, — Дима тоже поднялся, чувствуя приятное облегчение.
Выйдя на улицу, он набрал в пригоршни снега и растёр по лицу. Смахнул, потряс головой и вытерся платком. Второй раз его напугал в одном и том же месте один и тот же человек. Эта жизнь тоже определённо не ладилась. Одолеваемый тяжёлыми мыслями, Котов поплёлся домой.
Достать хорошего яду
Прошедшие два года не принесли Котову радости. Режим укреплял позиции, на полках магазинов появились продукты, а людей на улицах становилось меньше. Чебрикова изменяла, ансамбль «Невский факел» наяривал верноподданническую халтуру Александра Марусина.
С каждым днём приближалась полночь третьего сентября 1988 года. До её наступления нужно было принять решение: остаться здесь навсегда или вернуться. Условием возвращения была его смерть — хотя бы за минуту, за мгновение до окончания шестого сигнала… Хватит ли у него воли и решимости наложить на себя руку?
В любом случае было необходимо достать хорошего яду.
Он уже слышал об отвратительных случаях попыток самоотравления недоброкачественным ядом, когда мучения не заканчивались смертью. Самоубийцу откачивали, и тот навсегда оставался несчастным инвалидом или идиотом.
Для того, чтобы достать хороший яд, следовало иметь знакомство в области фармакологии.
Пролистав записную книжку до конца, он так и не придумал, кому позвонить. Да и что сказать, он толком не знал. Достать редкого лекарства? Но за исключением йода и аспирина Котов никогда в жизни не имел дела ни с какими лекарствами.
Порывшись в книгах, он разыскал справочник и выбрал наугад лекарство, название которого показалось ему наиболее внушительным: «Heptylresorcinum». Переписал слово на бумажку и начал мусолить страницы записной книжки по второму кругу.
На букве «О» задержался, что-то такое смутно припоминая. Да, верно, что-то было. Осипов говорил, что в аптеке работает знакомая девушка, которую он задолбал просьбами. Интересно, чем это он её «задолбал»?
Не долго думая, Котов стал накручивать телефонный диск. И хотя он, как обычно, делал ставку на импровизацию, в голове его уже маячил некий зловещий план…
Рак головного мозга приносит невыносимые страдания
Это была хрупкая рыжеволосая девушка, сидевшая за стеклом рецептурного отдела.
— Я вам вчера звонил, — сказал Дима, наклонившись к окошку. — От Андрея Осипова. Припоминаете?
— Да, конечно. Я только не совсем поняла… гептилрезорцин — это от глистов…
Котов покраснел.
— Знаете, я, наверное, неправильно записал. Я уточню, как правильно… Но дело не столько в этом… Ничего, если я вас подожду?
— Ну, подождите…
Дима вышел из аптеки и закурил. А пожилая продавщица из отдела градусников и клизм достала из кармана бумажку и набрала номер:
— Семёнова из четырнадцатой аптеки. Да. Возле Кати Щехорской отирается какой-то тип. Да. Да. Хорошо. Не за что.
Вскоре они неторопливо шли рядом. Дима не знал, что говорить.
— Вы с Андреем давно знакомы? — рассеянно произнёс он, мысленно перескакивая с одного на другое.
— Вообще-то с детства.
— Почему так грустно? Вы больше не дружите?
— Нет, теперь мы даже не дружим. С тех пор, как у него это началось… ну, вы понимаете…
— Да, конечно, я понимаю, — мягко сказал Котов, соображая, что бы это значило.
— Должна вас сразу предупредить, что если он прислал вас по этому поводу…
— Нет, нет! — поспешил заверить её Котов, сообразив, наконец, что речь идёт о наркотиках. — Никто меня к вам не присылал.