Заброшенные земли раздавались как старожилам, владевшим участками по соседству, так и пришельцам, которые были готовы взяться за их обработку. И новым владельцам гарантировалась защита от исков бывших собственников. Император Гонорий объявил общую амнистию всем участникам мятежей и смут, раздиравших Италию в течение трех лет. Примечательно, что текст прокламации содержал не только забвение провинностей, но и просьбу о прощении.
Большие усилия были сделаны и для возрождения города Рима. Выделялись средства для восстановления зданий и статуй. Африканский хлеб в изобилии доставлялся к устью Тибра. Люди стекались обратно в столицу в таких количествах, что изумленный префект Рима однажды послал императору депешу, сообщая о прибытии в город четырнадцати тысяч человек за один день.
К лету положение настолько улучшилось, что император смог уделить внимание заальпийской угрозе. Римская армия под командой генерала Констанциуса и контингент визиготов под командой Улфиласа были отправлены в Галлию против узурпатора Константина.
Конечно, раздались недовольные голоса, возражавшие против отправки войск в дальний поход, когда основная армия визиготов все еще расквартирована в Италии. Но им возражали, указывая на то, что ни покойный Аларих, ни нынешний король визиготов, Атаулф, никогда не претендовали на императорский трон. А узурпатор Константин покушается именно на верховную власть в империи и два года назад даже вынудил Гонория признать себя соправителем. Кроме того, узурпатор, судя по всему, был горячим сторонником язычества.
Римская армия осадила узурпатора в его резиденции в Арле. Осада длилась три месяца. На помощь узурпатору спешила мощная армия, состоявшая из аламанов и франков. Но генерал Констанциус разгромил ее в тяжелой битве неподалеку от городских стен.
После этого узурпатор и его сын вынуждены были сдаться. Их отправили на суд к императору Гонорию, но тот приказал обезглавить их еще до прибытия в Равенну.
В какой-то момент летом 409 года на территории Западной империи было шесть человек, которые объявляли себя верховными владыками государства, носили пурпур и пользовались титулом Августейший. Два года спустя, осенью 411-го, неделимость верховной власти каким-то чудом вернулась к императору Гонорию, который за все это время, кажется, ни разу не покинул свой дворец в Равенне, не расстался со своими кудахтающими и крякающими любимцами.
Внезапно не осталось ни одного претендента на его трон.
Но за время прошедших политических и военных бурь варварские племена и отряды вливались в тело империи, как вода льется через щели в бортах корабля во время бури. Вандалы, бургунды, свевы, аламаны, остготы, гунны, франки беспрепятственно грабили города, разоряли села, дрались друг с другом.
И постепенно у людей таяла надежда на то, что появится какой-то новый Геракл, которому будет по силам совершить такой подвиг — изгнать эти воинственные племена или обуздать их и превратить в законопослушных римских граждан.
(Никомед Фиванский умолкает на время)
ГАЛЛА ПЛАСИДИЯ ДОЛЖНА СДЕЛАТЬ ВЫБОР
Констанциус, победоносный главнокомандующий римлян, прибыл для переговоров в лагерь визиготов с небольшим отрядом, чтобы продемонстрировать полное доверие к новым союзникам.
Инстинкт говорил мне с самого начала, что я по возможности не должна показываться ему на глаза. Хотя во время нашей первой встречи, пять лет назад, он не позволил себе ни тоном, ни взглядом перейти границу, отделявшую простого центуриона от сестры императора, память моя сохранила и особый отброс его головы, и какие-то воркующие вторжения в хриплый голос воина при разговорах со мной. (Сердце перезрелой девицы оставляет победные зарубки бездумно и бесконтрольно, сколько бы начитанная голова ни попрекала его за это.)
Но как я могла объяснить Атаулфу причину своего отсутствия на торжественных приемах? За прошедший год мы так много времени проводили с ним вместе, что он, пожалуй, изучил весь нехитрый набор моих дипломатических уверток. Пришлось пустить в дело самую простую и безотказную — нездоровье. Я заперлась в отведенном мне доме на окраине Тисинума и велела Эльпидии никого не принимать. Атаулфу же отправила записку, в которую переписала из Галена симптомы какого-то женского недуга — неопасного, но затяжного и раздражительного.
Меня удивило, что смерть Алариха не произвела на Атаулфа заметного впечатления. Но он объяснил мне, что, по их понятиям, оплакивать мертвых — женский удел. Мужчина же должен помнить.
Начальник моей охраны Галиндо рассказывал мне о вождях, претендовавших на титул короля визиготов. Родство с прежним королем играет в этих делах свою роль, но далеко не главную. Претендент должен был успеть уже доказать свою смелость в бою, ум в совете, справедливость в суде. Священники каждой партии по очереди восхваляют своих избранников перед толпой воинов. Те выражают свое одобрение, потрясая поднятыми копьями, или глухо ропщут в знак несогласия. Причем процесс отбора порой длится неделями.
В нынешних выборах борьба шла главным образом между двумя партиями. Одна хотела продолжать политику Алариха и добиваться прочного союза с Римом. Другая требовала порвать с ненадежными римлянами и идти за Альпы, искать и завоевывать себе землю обетованную, наподобие древних иудеев. Атаулфу следовало быть осторожным и не дать своим соперникам повода обвинить его в чрезмерной приверженности Риму. Может быть, поэтому он избегал встречаться со мной до того дня, когда визиготы провозгласили его королем.
Зато в последующие месяцы мы виделись очень часто. Атаулф становился все более жадным до книг, но, кроме меня, ему не с кем было поговорить о прочитанном. Я в шутку требовала, чтобы он дал мне должность королевского библиотекаря с приличным жалованьем. История войн между Римом и варварами захватывала его воображение. «Галльскую войну» Юлия Цезаря он перечитывал несколько раз.
— Теперь я понимаю, почему он побеждал, — говорил Атаулф. — В его сердце не было слепой ненависти к врагу. Цезарь видел в галлах людей, изучал их нравы и обычаи, искал и находил союзников среди них. И то, что он пишет о раздоре среди галльских племен, как две капли воды похоже на раздоры между визиготами и остготами.
Он порывисто подбегал к полке, доставал нужный свиток, начинал читать вслух, продираясь сквозь старомодную латынь Цезаря:
— «В Галлии во всех общинах и во всех округах и других под… подразделениях страны, а также чуть ли не в каждом доме существуют партии…». Точно то же самое происходило и у наших предков сто лет назад. Как у галлов была проримская партия во главе с племенем эдуев и прогерманская во главе с племенем секванов, так и у нас: визиготы приняли крещение и хотели присоединиться к Риму, а остготы рвались сохранить вольную кочевую жизнь. Раздор проникал в семьи, брат поднимался на брата. Даже моя остготская родня проклинала меня, когда я двинулся на помощь Алариху. Ах, если бы нашим предкам достались эти книги! От скольких ошибок можно было бы спастись, сколько жизней сберечь!