Окно в купе до самого верха затянуло льдом. Я продышала в нем небольшое отверстие, но смотреть ровным счетом было не на что. И мы стали пить чай с медом и вареньем из малины, от которых пахло летом.
– А что за конверт тебе передали? – спросила маменька.
– В самом деле, что там такое? – встрепенулась я от небольшого оцепенения, вызванного прощанием.
Я достала и распечатала конверт, вынула из него увесистую пачку листов. Один был написан от руки, остальные напечатаны на «Ундервуде» [67] .
Начала я, конечно, с того, что было написано.
«Уважаемые Ирина Афанасьевна и Дарья Владимировна! Пока для вас допечатывают «увлекательное чтение на дорогу» (это Михаил его так назвал), пишу вам записку, потому как дай бог успеть до отправления поезда и там будет не до объяснений.
Я обещал вас, Дарья Владимировна, информировать о ходе расследования. Вот и исполняю свое обещание, полагая, что этим документом все и закончится. Но если будут вопросы, не стесняйтесь писать.
То, что я вам передаю, представляет собой не официальный протокол допроса, которого пока и нет, а расшифровку стенограммы наших весьма продолжительных бесед с господином Ольгиным. Что, впрочем, заметно интереснее протокола, так как я просил даже эмоции, проявляемые обвиняемым, помечать и стенографировать дословно. Допрос этот продолжался более суток. Не самый благородный прием, но весьма действенный и законом не запрещенный. Кормить, поить и выводить нашего подопечного мы были обязаны, что и делали неукоснительно. Даже кофе и чай ему постоянно предлагали и курить разрешали.
Сказано было столь много, что большую часть мы решили для вас не печатать. Потому что не успели бы, к тому же было очень много моментов, когда мы намеренно ходили в допросе кругами и отвлекались на очень отдаленные темы.
Вот и все, остальное, несомненно, вы поймете.
Искренне Ваши,
судебный следователь со товарищи.
Дмитрий Сергеевич, Андрей Иванович,
Михаил Аполлинарьевич!
P. S. С Новым Вас годом! Огромное спасибо Ирине Афанасьевне за незабываемые впечатления от ее выступлений, которые нам чудом удалось увидеть. И столь же огромное спасибо вам, Даша, за оказанную помощь».
– И им всем спасибо! – сказала маменька. – Даша, не боишься, что я узнаю что-то, чего мне неизвестно?
– Нет. Не боюсь!
– Тогда почитай вслух, я же тоже лицо заинтересованное, и мне не терпится многое узнать.
– Да тут и написано, что это, – я приподняла пачку листов, – для нас обеих приготовлено.
– Тогда читай.
– Мама, попроси еще чаю принести. А то листов много.
«30 декабря. 10 часов 15 минут вечера. Допрос ведет судебный следователь г-н Аксаков Дмитрий Сергеевич.
АКСАКОВ. Назовите себя, обвиняемый.
АРЕСТОВАННЫЙ. Ольгин Аркадий Агеевич.
АКСАКОВ. Неужели?
АРЕСТОВАННЫЙ. А что вас смущает? Так и в паспорте записано. Паспорт у меня настоящий!
АКСАКОВ. Не стану возражать. Паспорт не фальшивый. А вот законным ли путем он выдан? Рассказать вам, где, кто и отчего вам выдал паспорт на чужое имя?
АРЕСТОВАННЫЙ (вполне спокойно). Кхм. Окажите любезность.
АКСАКОВ. Впрочем, у нас на данный момент не допрос под протокол, а предварительная беседа. Так что вполне могу себе позволить называть вас любым именем, которым вы представитесь. Нам сейчас важно узнать о главном».
– Странно, – сказала маменька. – Отчего Дмитрий Сергеевич начал разговор про паспорт и вдруг прервал его? Может, ему неизвестно ничего?
– А это неважно, – ответила я. – Хотя уверена, что что-то известно уже и об этом паспорте. Но важнее смутить оппонента. Он ведь невольно станет думать, что полиции известно и вообще известно ли что-то? И станет не столь внимательным.
– Вынуждена верить тебе на слово. Продолжай, пожалуйста.
«АКСАКОВ. Расскажите, прежде всего, что вы делали в доме госпожи Марии Степановны Чудиновой, где и был произведен ваш арест?
АРЕСТОВАННЫЙ (мрачно). Готовился похитить графиню Бестужеву-младшую с целью получения выкупа. Полагаю, что мои цели, пусть и не исходящие из жажды наживы, вам не интересны?
АКСАКОВ. Нам интересно все. Но каковы бы ни были ваши цели, они ни в коей мере не слагают с вас вины в покушении на преступление.
АРЕСТОВАННЫЙ. Я искренне раскаиваюсь.
АКСАКОВ. Замечательно. Тогда в ваших интересах отвечать мне правдиво. Поверьте, содействие следствию вам обязательно будет зачтено.
АРЕСТОВАННЫЙ. Хорошо. Я стану отвечать правду.
АКСАКОВ. Расскажите о себе. О своем детстве, каково оно было.
АРЕСТОВАННЫЙ. Неожиданный вопрос, знаете ли…»
– А в самом деле, для чего этот вопрос задан?
– Наверное, следствию в самом деле стало известно о прошлом господина Ольгина, и что имя это не его. Но в таком случае он невольно станет врать о своем детстве, хотя только что обещал говорить правду. Видимо, важно с самого начала уличить его хоть в самой маленькой лжи. Я продолжу?
«АРЕСТОВАННЫЙ. Детство мое было непростым. Полуголодным, можно сказать. Одно слово, безотцовщина. Из-за того что был всегда полуголодным, я рос слабым, был обижаем сверстниками на улице…
АКСАКОВ. Как вы меня разочаровали, Аркадий Агеевич. Обещали говорить правду, а сами!.. Ладно, отставим в сторону и эту тему. С какой целью вы покушались на жизнь господина Козловского Андрея Андреевича?
АРЕСТОВАННЫЙ (в испуге). Да ни сном ни духом. Я ведь с ним даже не знаком! С чего бы мне на него покушаться?
АКСАКОВ. А вот господин Битов, с которым вы, несомненно, знакомы, утверждает что все эти покушения были вашей затеей.
АРЕСТОВАННЫЙ (уверенно). Так что вы хотите от уголовника? Попался и готов на все, готов оболгать, лишь бы самому снисхождение заслужить.
АКСАКОВ. Вот это чистая правда. Готов на все, чтобы заслужить снисхождение. Оттого говорит правду или хотя бы часть правды. К примеру, говорит, что всех людей для покушения нанимал он, а вот все разговоры об этих покушениях на купца Козловского велись с вами наедине. Так что тут его слово против вашего, и не более того.
АРЕСТОВАННЫЙ (заметно успокоившись). Ну вот! Не было у меня ни малейшей нужды покушаться на господина Козловского. Я, кстати сказать, краем уха слышал разговоры об этом. Передать?
АКСАКОВ. Да зачем? Они сами все рассказывают. Весьма охотно. Особенно интересны нам рассказы фельдшера Копылова. Уж с ним-то обо всем договаривались вы сами.