Каждая встречная волна забрасывала внутрь небольшую соленую лужу. Голда орудовала черпаком, остальные помогали ладонями, выжимали за борт намокшую одежду. Ползли так медленно, что на часы лучше было не смотреть. Отведенные им полчаса кончились давно-давно.
Потом из темноты проступил сигнальный огонек на борту «Вавилонии».
Потом была суета погрузки, суматошные объятия, сдавленные крики и команды Линь Чжан: «Всем переодеваться… Все мокрое – сюда… Стесняться будете потом… Быстро, быстро…»
Потом возбужденный ньюфаундленд носился вверх-вниз по лестницам нового дома, возмущенно лая на следы, оставленные пограничной овчаркой.
Они без помех снялись с якорей и понеслись на запад, пытаясь наверстать упущенное время и уже веря, веря, что дерзкий план удался.
Погоня появилась только под утро.
Она возникла невинной точкой на мерцающем экране и стала медленно расти и приближаться.
Антон попробовал изменить курс – точка последовала за ними.
Запищал антирадарный детектор.
Вездесущие электронные щупальца нашли их и крепко присосались к бортам «Вавилонии».
Антон врубил двигатель на полную мощность.
Белый бурун вырос по обе стороны форштевня и понесся по водной пустыне, как испуганный страус.
Но зеленая точка на экране радара не отставала. А вскоре в туманном разрыве мелькнул и силуэт настигающего корабля. Пограничная канонерка. Не больше чем в полумиле.
– Вы не знаете, сколько лет дают за похищение? – прокричал Рональд.
– По-английски или по-русски?
– Какая разница?
– По-английски вы всегда «подзащитный». А по-русски всегда «обвиняемый».
– Видимо, пора будить остальных, – уныло сказал Рональд.
Но пассажиры «Вавилонии» сами уже проснулись от рева мотора, потянулись на палубу. Мелада и Линь Чжан стали рядом у перил, точно в том месте, где их держали прикованными и коленопреклоненными две недели назад, смотрели на приближающуюся погоню печально и серьезно. Козулин-старший удерживал за ошейник лающего ньюфаундленда. Голда уткнулась сусликовой головой в грудь Рональду. Потом вдруг выставила палец в сторону Мелады и закричала:
– Я знаю, знаю! У нее спрятан датчик! Она шлет сигналы! Ее нужно выбросить за борт!
Рональд зажал ей рот железной ладонью.
Пабло-Педро вылез последним, увидел канонерку на светлеющем горизонте, воздел к рубке кулаки и прокричал:
– Опять?! Опять, пока я сплю! И опять это случайность?!
Тут же исчез за дверью, ведущей в трюм.
«Вавилония» с разгону влетела в лежащее на воде облако. Утренний свет померк. Туман честно пытался укутать корабль, скрыть от врагов, как он умел делать это веками. Ах, брат туман, брат туман! Разве не видишь, каким ты стал прозрачным, уязвимым, проницаемым для злых, пронырливых электронов?
Пабло-Педро снова появился на палубе. В левой руке он тащил тяжелый ящик, на правом плече – какую-то толстую палку.
Рональд кинулся ему наперерез.
Пабло-Педро навел на него палку – Рональд отпрыгнул.
«Гранатомет, – подумал Антон. – У этого безумца был припрятан гранатомет. Он всех нас погубит!»
От растерянности он словно окаменел, рука его застыла, удерживая дрожащую рукоятку на «полный вперед».
Пабло-Педро тем временем задрал ствол в небо. Вспышка выстрела отбросила розовое пятно на несущуюся мимо стену тумана. Пабло-Педро нагнулся к ящику, достал вторую гранату – даже штатскому взгляду Антона снаряд показался не совсем обычным – и выстрелил на этот раз вперед, по ходу «Вавилонии».
– Прекратите стрельбу! – раздался неожиданно громкий голос из радиоприемника. – Приказываю немедленно остановить корабль! Сдавайтесь! В противном случае открою огонь!
Пабло-Педро продолжал метаться по палубе и расстреливать небо. Будто не сзади, а сверху настигала их погоня, будто он видел сквозь белесую пелену каких-то десантников, сброшенных на них с вертолетов.
Наверное, эти десантники были очень малы, потому что Мелада вдруг начала отмахиваться от них руками. Потом ее примеру последовали остальные. Потом Антон увидел прилипшую к окну рубки полоску алюминиевой фольги.
И только тогда до него дошло.
Он глянул на экран радара.
Зеленый снегопад летел там сплошной спасительной стеной.
Заброшенные в небо гранаты рассыпались в вышине на миллионы серебряных ленточек, которые медленно опадали теперь на воду праздничным маскарадным дождем, скользили по лицам, по мачтам, по бортам. То, что не по силам было брату туману, сделала сестра фольга: накрыла «Вавилонию» многокилометровым шатром, спрятала от электронных лучей, оторвала смертельные щупальца.
Антирадарный ящичек пискнул последний раз и умолк.
Антон крутанул штурвал направо так резко, что ликующих пассажиров на палубе прижало к поручням. Где-то за кормой ослепшая канонерка пронеслась вперед по прямой, исчезла в электронно-фольговой пурге. Угрозы и приказы в приемнике превратились в слабый хрип.
Страусовый бурун на носу «Вавилонии», укрывшись под осыпающимся серебряным крылом, несся все ближе и ближе к границе нейтральных вод.
И вот – снова тишина.
Неяркое солнышко проглядывает сквозь краны Хельсинкского порта.
Слабенькая волна стукает апельсиновой коркой то в борт «Вавилонии», то в стенку причала.
Хочется спать. Невозможно заснуть. Нервная дрожь продолжает звенеть в пальцах, в глазах, в пересохшем рту.
Один лишь Козулин-старший кажется ничуть не измотанным, радостно-возбужденным. Он разглагольствует о чем-то, стоя на носу яхты. Он разматывает один из свертков с картинами. Часто мелькает слово «неповторимость».
– …за нее сейчас платят огромные деньги. Представьте себе богача, у которого все есть. Дворец, яхта, реактивный самолет, любовница в Голливуде, любовница в Европе, фотография в обнимку с президентом. Но все то же самое есть и у других богачей из его клуба. Что же делать? Он жаждет обрести неповторимость. Любой ценой. Он готов выложить за неповторимость любые деньги. Миллион, пятьдесят миллионов. Его страшит мысль навеки оказаться затерянным в неразличимой толпе богачей. И тогда он покупает себе картину Гогена. Теперь он спасен. Он обрел неповторимость. Он – тот, у кого есть «Купанье в розовом ручье». И вы уже не спутаете его с тем, у которого есть всего лишь «Остановка на пути в Египет» школы Рембрандта. Имеется у вас на продажу что-нибудь неповторимое? Призовой скакун, египетский сфинкс, бейсбольный игрок, поздний Ренуар? Запрашивайте любую цену – покупатель найдется.
Антону хочется собраться с силами, вылезти из шезлонга и подойти к стоящей у перил Меладе. Его тревожит выражение ее лица. Ему хочется обнять ее при всех и громко сказать, что все будет хорошо. Что все опасное, чужое было на самом деле там, позади, в мире молотобойных бригадиров, тонущих водолазов, невиноватых предателей, самогонных тракторов. Что впереди ее ждет незнакомое, но не чужое. Что она вскоре почувствует новую страну близкой, родной и понятной – дома, людей, цветы, дороги, а слова она знает уже и так, пропетые и напечатанные, раскатанные на стенах домов и светящиеся в небе, летящие из репродукторов и скользящие по экранам. Но холст с изображением двух чемоданов возникает перед ним и заслоняет Меладу.