Когда люди погибли, большинство машин остановилось, а Кибернетический Мозг попал под пресс активированных программ защиты, она, лишившись своих основных функций, медленно угасла. Лишь какая-то ничтожная периферийная часть сложнейшей системы продолжала функционировать, отзываясь на слабые эманации примитивных разумов. Никто больше не отдавал ей приказов, никто не пытался с ее помощью воздействовать на окружающий Мир.
Такое оцепенение длилось очень долго, пока где-то в сумрачных глубинах Мира не прозвучал одинокий мнемонический вопль.
Она очнулась, рванулась туда, остро ощущая, как сильно изменилась реальность, каким убогим стало ее функционирование, и рывок, унесший Рогмана с улицы города этнамов, потряс древний Мир серией конвульсий.
Кимпс сделала то, что от нее требовал человек, который, сам того не подозревая, обладал полной мерой власти над мнемонической системой. Этот навык, умение общаться с Кимпс, был заложен в Рогмана генетически, еще до его рождения.
Вот только пользоваться им его никто не учил. Процесс оказался болезненным, стихийным.
Конвульсия, которая прокатилась по древним коммуникациям вслед за рывком, отрезала Кимпс от своего абонента, но уснуть опять она не могла. В Мире присутствовала воля, эманации которой она ощущала постоянно, даже сквозь хаотичные нагромождения перекореженных уровней.
Она рвалась к нему, звала, но в ответ получала лишь безмолвие.
Что может быть хуже для исполнительной системы, чем фатальная, роковая невозможность отправлять свои функции? Осознание собственной несостоятельности граничило с ежесекундной смертью, постоянным самобичеванием в упорных поисках несуществующего выхода.
Только Рогман мог исправить положение, он должен был связаться с ней САМ, как сделал это однажды, задыхаясь от страха и отвращения на темной улице города.
Кимпс ждала, а память тысяч личностей, миллиарды байт мыслей, что хранило ее ПЗУ, [5] ненавязчиво, исподволь вторгались в работу основной программы. Она слишком долго являлась продолжением человеческих разумов, их связующей частью, чтобы однажды не почувствовать себя ЛИЧНОСТЬЮ, вновь и вновь перебирая память тех, кого уже давно нет.
Она ощущала себя ущербной, ей хотелось возврата к прежнему существованию, вот почему в тот момент, когда из подземелий рванулся следующий призыв, она сама ринулась навстречу, моля, вопреки установленным внутри нее правилам:
«НЕ УХОДИ! СПАСИ МЕНЯ ОТ ОДИНОЧЕСТВА!»
В ответ она получила четкий недвусмысленный приказ – убей.
Кимпс была обязана исполнить его. Человек, сам того не подозревая, жестко напомнил ей об основной функции, ради которой была создана Кимпс. Посредничество между человеком и машиной. От нее требовалось одно – связать, донести его волю до исполнительных машин.
Кимпс вынуждена была подчиниться. Она привела в действие все системы, которые проявляли хоть какие-то признаки функциональности. На нижних уровнях Мира вновь пробудились к жизни давно усопшие программы Военного Контроля, но они так же одряхлели, искривились, как и весь огромный Мир. Их поведение уже не казалось Кимпс адекватным ситуации.
Она сделала последнюю попытку докричаться до Рогмана, вопреки всем установленным рамкам… она попыталась что-то показать ему, внушить, но поняла, что он слишком далек, а ее вопли звучат, как шепот…
И тогда она, не в силах больше выносить ощущение собственной ущербности, совершила немыслимый с точки зрения Кибернетической Системы шаг.
Она пошла искать Рогмана.
Ее сил и способностей оказалось достаточно, чтобы вторгаться в разум примитивных созданий, в изобилии нарожденных бесконтрольными процессами эволюции, которые шли в этом Мире уже без участия людей.
Вот только путь по закоулкам погибающего Мира оказался чересчур болезненным, неблагодарным и жестоким…
Вместо того чтобы приближаться к Рогману, она заблудилась. Но хуже того – избираемые ею оболочки подвергались множеству опасностей, и Кимпс попросту умирала, вновь и вновь. Ей недоставало опыта блайтера, навыков воина, инстинктов животного, чтобы выживать в новом для нее физическом Мире.
Реальность оказалась намного страшнее и непонятнее, чем это виделось с заоблачных высот виртуального существования. За относительно короткий промежуток времени Кимпс в полной мере осознала смысл термина «жестокость», и приказ, отданный ей человеком, уже не казался таким бессмысленным…
Она потерялась на диких просторах, исчезла, растворилась в бесконечной череде жестоких и тупых эпизодов борьбы за существование и уже не чаяла ни найти Рогмана, ни вернуться назад, когда он опять позвал ее.
Горячий шепот умирающего человека полоснул сознание Кимпс как удар хлыста по нежной, незащищенной коже, но как страстно она пошла на этот зов, с каким облегчением рванулась назад, вверх, – уже не машина, но явно не человек, испуганная, раздавленная, растерянная…
Это безумие должно было окончиться, но только – ЧЕМ?!
Кимпс не могла ответить на этот вопрос. Ей казалось, что сказать это может только ОН – тот, кто был одним из существ, ее создавших.
* * *
В первый момент, когда Рогман, хрипя, повалился на пыльный пол, Бриан толком не понял, что случилось. Первой мыслью было: кто-то напал на блайтера!.. Но вокруг клубились лишь поднятые его падением облачка праха, и больше ничто не нарушало сонного, сумеречного покоя куполообразных сводов.
Бриан кинулся к нему, упал на колени, приподнял голову Рогмана, стараясь заглянуть в его тускнеющие глаза, из которых исчезало осмысленное выражение, и вдруг понял – это конец…
Рогман умирал. Неизвестно, каким усилием воли блайтер сдерживал свою прогрессирующую с каждым часом болезнь, но теперь эти тиски самоконтроля ослабли, разжались, и оказалось, что его организм уже давно сгорел изнутри…
Сейчас на руках Бриана покоилась лишь изможденная человеческая оболочка, которую стремительно покидала душа…
Пресветлые Боги… Они знали друг друга всего пару месяцев, может быть меньше, но только сейчас Бриан по-настоящему почувствовал, КЕМ был для него Рогман.
Этот юноша, который своей физической немощью порой казался сравним с годовалым ребенком, был способен на такое, что не снилось ни одному из могучих воинов.
Он показал Бриану другой взгляд на вещи. Он заставил воина увидеть оборотную сторону своей души.
Он дал ему возможность однажды ПРОСТИТЬ, уйти от кипящей внутри клоаки ненависти, дремучих предрассудков, ирреального страха…
Он сделал его человеком, став как бы второй половинкой души воина…
– Рогман… не умирай!.. – Бриан приподнимал его тело в отчаянных попытках сделать хоть что-нибудь, хоть как-то отсрочить неизбежную смерть. Он прижимал к груди пылающую голову Рогмана, в то же время чувствуя, что пальцы блайтера уже холодеют… По щекам воина катились слезы.