— Которые не могут думать. У кого пустое место вот здесь. — Он приложил ладонь к своему лбу.
— Да, — ответил Ник.
— Полюбил бы меня кто–нибудь из них?
— Да, — кивнул Ник.
Дверь отворилась; за ней стоял черный охранник с таблеткой морфина и бумажным стаканчиком с водой.
— Еще пять минут, кореш, — сказал охранник, — а потом ты отправляешься в лазарет.
— Спасибо, — поблагодарил Ник, тут же принимая таблетку.
— Земляк, тебе и впрямь очень больно, — заметил охранник. — И вид у тебя такой, будто ты вот–вот свалишься. Получится не очень хорошо для этого малыша… — Он сделал паузу и исправился: — Для мистера Айлда, что он это увидит: он разволнуется, а Грэм не хочет, чтобы его будоражили.
— Для них будут устроены лагеря, — сказал Ник. — Где они смогут общаться на своем уровне. А не будут стараться подражать нам.
Охранник что–то проворчал и закрыл за собой дверь.
— А черный — это цвет смерти? — спросил Айлд.
— Да, верно, — кивнул Ник.
— Значит, они — это смерть?
— Да, — сказал Ник. — Но вам они не повредят.
— Я и не боялся, что они повредят мне; я только подумал, что у вас уже сломана рука и что это, возможно, сделали они.
— Это сделала девушка, — сказал Ник. — Маленькая, курносая подвальная крыса. Девушка, за которую я отдал бы жизнь — только бы всего этого не случилось. Но уже слишком поздно.
— Это ваша подружка, которая умерла?
Он кивнул.
Эймос Айлд взял черный карандаш и стал рисовать. Ник смотрел, как появлялись фигурки из палочек. Мужчина, женщина. И черное животное на четырех ногах, напоминавшее овцу. И черное солнце, черный пейзаж с черными домами и скибами.
— Все черное? — спросил Ник. — Почему?
— Не знаю, — ответил Эймос Айлд.
— Разве это хорошо, что все они черные?
Немного помолчав, Эймос Айлд сказал:
— Сейчас. — Он перечеркнул картинку, затем порвал бумагу на полоски, скомкал их и отбросил в сторону. — Я больше не могу думать, — досадливо пожаловался он.
— Но ведь мы же не совсем черные, правда? — спросил Ник. — Ответьте мне, пожалуйста, а потом можете перестать думать.
— Мне кажется, девушка вся черная. И вы отчасти черный — ваша рука, например, и кое–что внутри вас, — но остальное, мне кажется, нет.
— Спасибо, — сказал Ник, поднимаясь и едва не падая от головокружения. — Пожалуй, теперь я лучше пойду к доктору, — выговорил он. — Я еще навещу вас.
— Нет, не навестите, — сказал Эймос Айлд.
— Не навещу? Но почему?
— Потому что вы узнали то, что хотели. Вы хотели, чтобы я нарисовал Землю и показал вам, какого она цвета, особенно — черная ли она. — Айлд взял листок бумаги и нарисовал большой круг — зеленым карандашом. — Она живая, — сказал он. И улыбнулся Нику.
Ник прочел:
— «Пусти — я должен уходить туда, где волнами нарциссы, лилии, где бедный фавн лежит под сонною землей — увенчан век его, — но там все мнится мне: выходит он в росе купаться по утрам и растворяется, как дым, пронзенный пением моим».
— Благодарю вас, — сказал Эймос Айлд.
— За что? — удивился Ник.
— За объяснение. — Он стал рисовать другую картинку. Черным карандашом он нарисовал женщину — горизонтально и под землей. — Там могила, — указал он карандашом. — Куда вы должны пойти. Ваша девушка именно там.
— А она услышит меня? — спросил Ник. — Узнает ли она, что я пришел?
— Да, — сказал Эймос Айлд. — Если вы будете петь. Но вы должны будете петь.
Дверь отворилась, и черный охранник позвал;
— Эй, мистер, пойдем–ка. В лазарет.
Ник медлил.
— А должен ли я принести туда нарциссы и лилии? — спросил он у Эймоса Айлда.
— Да, и запомните, что вам обязательно надо позвать ее по имени.
— Шарлотта, — сказал Ник.
— Да, — кивнул Эймос Айлд.
— Пойдем, — сказал охранник, положив ему руку на плечо и выводя его из комнаты. — Что толку болтать с малышами?
— С «малышами»? — переспросил Ник. — Вы так собираетесь их называть?
— Ну да, мы вроде бы уже так начали. Они ведь как дети.
— Нет, — сказал Ник, — они совсем не как дети. — «Они как пророки и святые, — подумал он. — Предсказатели, старые мудрецы. Но нам придется заботиться о них — сами они справиться не смогут. Они даже не смогут сами вымыться».
— Ну как, сказал он что–нибудь стоящее? — спросил у него охранник.
— Он сказал, что она услышит меня, — ответил Ник. Они добрались до лазарета.
— Проходи внутрь, — указал охранник. — В эту дверь.
— Спасибо, — поблагодарил Ник. И присоединился к уже ожидающим своей очереди мужчинам и женщинам.
— Ну, — заметил черный охранник, — не слишком много.
— Достаточно, — отозвался Ник.
— Какие они жалкие, правда? — спросил охранник. — Я всегда хотел быть Новым Человеком, но теперь… — Он скривился.
— Уходи, — сказал Ник. — Я хочу спокойно подумать.
Одетый в черное охранник зашагал прочь.
— А ваше имя, сэр? — обратилась к Нику сестра, держа наготове ручку.
— Ник Эпплтон, — ответил он. — Я нарезчик протектора. — Он добавил: — И мне нужно подумать. Может быть, если бы я просто где–нибудь лег…
— Свободных коек нет, сэр, — сообщила сестра. — Но ваша рука… — Она осторожно дотронулась до нее. — Мы можем поправить ее.
— Хорошо, — кивнул он. И, прислонившись к ближайшей стенке, стал ждать. А пока ждал, он думал.
Адвокат Гораций Денфельд бодро вошел в приемную канцелярии Председателя Совета Уиллиса Грэма. В руке у него был дипломат, а выражение его лица и даже его походка демонстрировали дальнейшее совершенствование его способности вести дела с позиции силы.
— Будьте любезны, сообщите мистеру Грэму, что я желаю представить ему некоторые дополнительные документы касательно его алиментов и собственности…
Мисс Найт взглянула на него из–за стола и сказала:
— Вы опоздали, консультант.
— Прошу прощения? Вы хотите сказать, что он сейчас занят? Мне придется подождать? — Он сверился со своими наручными часами в бриллиантовой оправе. — Я могу ждать самое большее пятнадцать минут. Будьте любезны уведомить его об этом.
— Его нет, — произнесла мисс Найт, опуская остренький подбородок на переплетенные пальцы — неторопливый, уверенный жест, отмеченный Денфельдом. — Все его личные проблемы — в частности, и ваша с Ирмой… теперь со всем этим покончено.