– Ждите там! И оставьте оружие. Все оружие! Мечи, кинжалы, ножи!
Под ее бдительным оком Скиф снял пояс, затем, поколебавшись, отцепил наплечную кобуру с лазером, вытащил из кармана перочинный нож. Теперь у него оставался лишь обрезок проволоки, которым он прикончил Когтя, но вряд ли эту игрушку стоило считать оружием. Разве что в его собственных умелых руках.
Тем временем их провожатая исчезла за дверью – той, на которой скалил клыки пирг. Скиф, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, то изучал выпуклое резное изображение взметнувшегося на дыбы зверя, то рассматривал роспись на потолке, то косился на Джамаля. Звездный странник выглядел умиротворенным; похоже, был рад и счастлив, добравшись до мест, о коих гуляли мифы по всей Галактике. «Кто их только распространяет? – подумал Скиф. – И сколько нужно времени, чтоб слово, сказанное в Амм Хаммате, достигло Телга?» Впрочем, такие мысли сейчас не вызывали у него интереса. Во-первых, хоть миры Доктора и стали вдруг из снов реальностью, он не знал, где находятся Телг и Амм Хаммат; быть может, почти рядом, считая по галактическим меркам, быть может, на разных концах Млечного Пути. Ну а во-вторых…
Дверь с изображением Белого Родича приоткрылась, пропустив Рирду – уже без шлема, щита и плаща. Она сухо кивнула, и Скиф, сдерживая нетерпение, шагнул вслед за Джамалем, как положено младшему за старшим. Самый юный, Сайри, пребывал в нерешительности и явно не спешил попасть пред светлые очи хедайры; Скиф, обернувшись, грозно глянул на него и, поторапливая, махнул рукой.
Надежда, что за дверью с пиргом его ожидает Сийя, не сбылась.
Комната была такой же просторной и скудно обставленной, как предназначенная для стражниц. Пол вишневого дерева; потолок, расписанный под ночное небо, с тремя лунами, Миа, Ко и Зилуром, торившими путь среди звезд; светильники на стенах, литые массивные жаровни, накрытые шкурами лавки у бойниц… Перед скамьями, лицом к Скифу, стояли двое: рослая женщина лет сорока в белой тунике и шлеме, похожем на корону, и закутанная в серебристый плащ старуха. Вначале он смотрел только на первую; шлем ее, украшенный бирюзой, венчало изображение прыгающего пирга, а широковатый подбородок, сурово сжатые губы и острый взгляд темных зрачков свидетельствовали о привычке к власти.
Потом он покосился на старуху, да так и не сумел отвести глаз.
Время безжалостно к людям, а к женщинам – вдвойне; морщины и поблекшая кожа стирают следы былой красоты, распухшие суставы уродуют тело, стройный некогда стан и живость лесной лани сменяются сгорбленной спиной, неверным шаркающим шагом, дрожанием рук… Меркнут глаза, редеют и теряют свой шелковистый блеск волосы, проваливаются губы, пальцы становятся узловатыми корешками… Да, время не щадит прекраснейших из женщин!
Но эта, в серебристой накидке, с вышитым у ворота изображением трезубца, казалась неподвластной времени. Она была очень стара, но бег десятилетий (а может быть, столетий?) не изуродовал ее; кожу цвета слоновой кости не оскорбляли морщины, глаза – невероятно огромные, вытянутые к вискам – глядели ясно, корона седых волос обрамляла узкое вытянутое лицо, стан был прям, тонкие руки – гибки и подвижны. Она выглядела очень худой, но это, подумал Скиф, меньшая из бед, какую может ниспослать старость. В своем серебряном плаще, невысокая, спокойная, белокожая, она походила на фарфоровую статуэтку, изящное и хрупкое изделие французских мастеров.
Скиф залюбовался ею. Казалось, она это поняла, улыбнулась – не так, как улыбается старость юности, но так, как могла бы улыбнуться ему Сийя. Сверкнули огромные синие глаза, потом засияли, заискрились; чуть дрогнули брови, легкая морщинка прорезала высокий чистый лоб, и Скиф понял, что этой женщине не нужны слова; она и в самом деле умела говорить без них – подобно тому, как волна говорит с ветром, лунный свет – с засыпающей степью, цветы и травы – с восходящим солнцем.
Однако она заговорила вслух, и голос ее оказался на удивление сильным и молодым.
– Дочь моя, этот юноша – твой, – тонкая рука протянулась к Сайри. – Он хочет стать воином, но боится… боится не крови и ран, не врагов и смерти, а нас и нашего колдовства. Пусть Сестра Меча отведет его в Башню Наставниц, и пусть они будут добры к нему; он сейчас – испуганный кафал в пасти тха. Но так будет не всегда. Если боги дозволят, пришедший кафалом уйдет от нас пиргом.
– Да не обратятся в прах твои слова, мудрая, – промолвила женщина в шлеме, и Скиф понял, что слышит голос Доны ок'Манур, хедайры, Правящей Людьми. Вторая, с огромными глазами, что по-прежнему улыбались ему, была, конечно, Гайрой ар'Такаб, жрицей и пророчицей Безмолвных. И ни одна из женщин, виденных Скифом на Земле и в иных мирах, не подходила лучше к этой роли.
Сделав шаг вперед, Гайра коснулась его виска. Пальцы ее были прохладными и сухими; они чуть давили на кожу, и Скиф, изрядно уставший за долгий и жаркий день, вдруг ощутил прилив бодрости. Потом мир будто бы разорвался перед ним и соединился вновь; но теперь он видел не освещенную масляными лампами комнату, а широкую реку, мосты, переброшенные через серые стальные воды, многоэтажные дома – обычные бетонные коробки и дворцы с колоннами и лепными украшениями. Мелькнул и уплыл куда-то шпиль Петропавловки, раскрылась улица, полная машин, в туманное небо взмыл лайнер… Перекрывая эту картину, замелькало другое: вилюйская вековая тайга, пламя, пожирающее плантации опийного мака, мечущиеся в огне фигурки с автоматами, бурая пустыня Намибии и небеса над ней, расцвеченные парашютами десанта. Мгновение, и этот пейзаж сменился другим: сияющая разноцветная громада Куу-Каппы, похожая на перевернутую виноградную гроздь, сине-зеленое море, обтекаемые сигары прогулочных субмарин, яхты под треугольными парусами… Следом поплыли лица – отца, матери, Доктора, Самурая, Сентября… Они текли, летели, словно несомые ветром воздушные шарики, без какого-либо порядка или смысла; хмурую физиономию Сарагосы сменяло узкоглазое скуластое лицо Кван Чона, Скифова наставника из Сингапура, потом начинали маячить черты майора Звягина, за ними наплывали жабья рожа Тха, Полосатой Гиены, страдальческие глаза Марка Догала, улыбка серадди Чакары, красноглазые морды альбийских храпарников… Внезапно эта нескончаемая карусель остановилась: на Скифа глядели темные зрачки, пепельные локоны струились по плечам, на полураскрытых губах будто бы замер отзвук смеха.
Сийя!
Он вздрогнул и очнулся.
Он снова стоял в зале со сводчатым потолком, расписанным лунами и звездами; две женщины – Рирда в блестящем панцире и рослая хедайра, увенчанная шлемом-короной, пристально глядели на него. Третья, тонкая и хрупкая, в серебристом плаще, стояла рядом с Джамалем, касаясь прозрачной ладонью его виска.
Она вздохнула и опустила руку.
– Я не ошиблась, дочери мои: эти двое пришли к нам за мудростью и защитой. Пришли издалека… я даже не могу понять, откуда, ибо увиденное мной не существует в нашем мире. Быть может, их, как Великих Безмолвных, принес Небесный Вихрь? – Узкие брови над огромными синими глазами приподнялись в недоумении. – Но этого боги мне не открыли… И я знаю лишь одно: они пришли к Видящим!