— Вали, дура! Давай! — Он захлопнул дверцу и загородил меня собою.
Плохо помню, что было дальше. В одну секунду я перелетела на водительское место и повернула ключ зажигания.
Бандит попытался отпихнуть Макса, но тот буквально лег на дверцу и завопил:
— Анька, трогай! Уезжай скорее!
— Я люблю тебя, Макс, — всхлипнула я. — Я люблю тебя, Макс!
Раздался выстрел. За ним — второй. Я оглянулась — Макс лежал на спине и смотрел в синее небо. Нет больше моего ангела-хранителя. Я вдавила педаль газа, машина рванула с места.
Я летела стрелой, всхлипывая и глотая слезы. Я даже не смотрела, есть ли за мной погоня, — в душе образовалась мертвенная пустота.
Я вспомнила слова Макса, что если умирает любимый человек, то это не означает, что умирает любовь.
Я давила на газ, не обращая внимания на шарахавшиеся от меня машины, не утруждала себя и тем, чтобы посмотреть в зеркальце заднего вида.
Мне с Максом было отпущено слишком мало времени. Даже слишком мало… Но за такой короткий промежуток времени я очень сильно привязалась к нему и была уверена, что Макс влюбился в меня. Наверное, именно поэтому он поставил на кон свою жизнь — пожертвовал собой ради моего спасения. Он влюбился, а по-другому просто не могло быть. В такую, как я, не влюбиться невозможно. Я знаю себе цену.
Машина мчится на предельной скорости. Господи, помоги мне, умоляю тебя! Макс, милый Макс… Еще недавно мы строили планы… А теперь… Я не знаю, что делать… Я была не честна с Максом, страшно боялась чувства, которое возникло между нами, и всячески пыталась ему сопротивляться, но оно оказалось сильнее меня, и я практически сдалась. А ведь мы могли бы быть вместе… Могли бы… И никакого комплекса Клеопатры. Никакого…
Я могла бы его любить, заботиться о нем, доставлять маленькие радости и различные удовольствия… У меня перед глазами возникло его лицо… Он целовал меня торопливо, но очень страстно. И ловил мои легкие слезинки горячими губами. Я утыкалась ему в грудь и тихонько плакала, а он гладил меня по голове, просил успокоиться, потому что я сильная девочка. Я рыдала все сильнее, а Макс что-то говорил, пытаясь меня успокоить.
Я решилась отвлечься от воспоминаний. Ни к чему воспоминания. Меня не спасет прошлое, потому что есть настоящее, а в этом настоящем МАКСА НЕТ НА ЭТОМ СВЕТЕ.
Я взглянула в зеркальце заднего вида и заметила погоню.
— Макса не стало! — кричу я во все горло проезжающим мимо машинам и вытираю рукой слезы.
Кто-то крутит пальцем у виска, кто-то громко возмущается, кто-то делает вид, что ничего не замечает, а кто-то старается держаться от меня на приличном расстоянии. Я притормаживаю на светофоре и встаю рядом со стареньким «жигуленком», в котором чинно восседают дачники: пожилой мужчина и женщина, держащая горшочек с геранью. Открыв окно, я трогаю свой распухший нос и выпаливаю:
— Макса не стало!
Дачники кивают, нервно смотрят на светофор и пытаются вырваться вперед.
Я перевожу взгляд на следующую машину, за рулем которой сидит тучная женщина и жадно поглощает мороженое.
— Макса не стало, — говорю я и тихонько всхлипываю.
— Очень жаль, — понимающе отвечает женщина и сдает от меня назад.
— Макса не стало! — начинаю я орать во все горло, озираясь. — Люди, вы понимаете: Макса не стало! Он еще совсем недавно был, а теперь его нет!..
Но окружающие не смотрят на меня. Не хотят понимать. Им наплевать на мои проблемы. Такова жизнь. Никто не хочет воспринимать чужие проблемы как свои собственные. Мы так живем. По-другому просто не умеем… Я могу выйти на улицу и точно так же закричать: «Макса не стало!», но все пройдут мимо, никто не остановится. Люди стали глухи, слепы, бесчеловечны, пугливы и злы. Потому что мы не живем, а выживаем. Потому что не знаем, что будет завтра, а в послезавтра нам страшно заглядывать. Ненавидя друг друга, ненавидим себя и начинаем презирать за собственную несостоятельность и слабость.
Мы слепо верим чужим словам и уже практически не имеем собственного мнения. Стали холодны, расчетливы, завистливы и совсем не оптимистичны. Потому что научились дружить за деньги, жить за деньги и даже любить за деньги… Нищие страдают, что у них нет денег. Богатые страдают тоже. Мы запросто можем переступить через человека, который лежит посреди улицы, просто взять и переступить, даже не оглянувшись и не поинтересовавшись, что случилось. Может, у него сердце прихватило, а мы идем, не оглядываясь, и нам всё равно…
— Макс, прости! — вскрикнула я и, разогнав машину, с грохотом врезалась в бетонную стену.
Я не чувствовала боли и пребывала в полной темноте. Слышала, словно через глухую пелену, чьи-то голоса, они были далеко, словно в другом измерении. Голоса были разные — мужские и женские, звонкие и хриплые…
Они доносились оттуда, где сиял яркий свет, но я уходила все дальше и дальше, потому что мне всё было безразлично, ведь МАКСА НЕ СТАЛО. Я ощущала себя свободной большекрылой птицей в полете. «Отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица… Когда стоишь на краю…» Господи, это же мой любимый монолог! В школе я перечитывала его тысячу раз. Школа… У нас была удивительная женщина, моя учительница по русскому языку и литературе Ладейщикова Мирра Ивановна, человек удивительной внутренней гармонии. Она обладала редко встречающимся сейчас качеством — человеколюбием. Даже имя у нее такое необыкновенное — Мирра. От слова «мир». Она бы почувствовала, что МАКСА НЕ СТАЛО, потому что таких, как она, единицы, и хвала Господу, что они еще есть.
Мне казалось, что Макс где-то рядом… Можно даже дотянуться до него рукой. Стоит только ее вытянуть… Я чувствовала, что он меня ждет. Еще немного, совсем немного, и я обрету покой, к которому так долго стремилась, так долго шла. Я слышу его дыхание и протягиваю вперед руки… Но кто-то упорно меня не пускает. Кто-то хватает меня и тащит к яркому свету. Я кричу, пытаюсь вырваться, отбиваюсь как могу, но силы меня покидают, тело становится ватным, перестает слушаться. Собрав силы, вновь тянусь к Максу, кажется, что я побеждаю, что я уже сделала первый шаг. Я кричу, как сильно соскучилась по нему, но опять возникают чужие голоса, до моего сознания доносится фраза: «По-моему, мы сейчас ее потеряем. Кажется, всё». Они меня потеряют… Да я за вас и не держусь. Я скорчила гримасу и показала этим голосам язык. «Не трогайте меня, хрен бы вас побрал! Взрывоопасно!» Но эти голоса будто меня и не слышат. Кто-то ставит мне подножку, и я медленно открываю глаза. «Кажется, все обошлось», — слышу я.
Оглядевшись, я поняла, что нахожусь в больнице. Вся в немыслимых капельницах и различных медицинских приспособлениях. Я постаралась улыбнуться медицинской сестре, которая маячила рядом каким-то неясным белым пятном.
— Пациентка пришла в себя! — крикнула она, и тут же надо мной склонилось несколько встревоженных лиц.