Бучо ворочался у его ног, растирая лодыжки и с сомнением щупая в паху, потом встал, натянул штаны и сплюнул в воду.
– Я тебя запомню… Как тебя? Кулак? Запомню и найду. Теперь жди гостей! Теперь ты повисишь под балкой, в свой черед повисишь, а я над тобой покуражусь.
– Придешь-то с кем? – спросил Саймон. – С полицейскими или с бойцами из смоленских?
– А разве есть разница? – Бучо взялся за сапоги.
– Нехорошо, когда не замечают разницы в таких делах. Ты – полицейский капитан, и ты же – бугор смоленских. Как-то не вяжется!
Глаза кабальеро округлились от удивления.
– Что не вяжется, недоумок? Русских слов не понимаешь?
– Понимаю. – Саймон глядел на него с презрительной усмешкой. – Еще понимаю, что страж порядка и закона – это одно, а убийца и главарь бандитов – совсем другое.
Глаза у Бучо полезли на лоб.
– Ты… как тебя? Кулак? Ты откуда. Кулак, свалился? И впрямь из ЦЕРУ! Так вот, запомни: в этой стране бандеросы – это закон, а закон – это бандеросы. Разве у вас за океаном иначе?
– Я другой океан пересек, – сказал Саймон и неторопливо вытянул левую руку. Под тусклым светом фонарей блеснул браслет; потом одна его секция замерцала, яркий луч упал широким конусом на стену, и из нее выступил двойник Ричарда Саймона – голографическая проекция в натуральную величину. Но этот Саймон был в серой с шелковистым отливом форме сотрудника ЦРУ, перехваченной боевым поясом, и на груди его сияла эмблема: голубой прямоугольник с десятью золотистыми кольцами и шестнадцатью звездами, символ Разъединенных Миров.
Браслет снова вспыхнул, и безжизненный механический голос произнес:
– Ричард Саймон, полевой агент Центрального Разведуправления Организации Обособленных Наций. Пункт назначения: Старая Земля. Цель: ликвидация передатчика помех, общая рекогносцировка. Агент действует в рамках директивы 01/12004-MR. Полномочия не ограничены.
Капитан-кайман взирал на это чудо, застыв с сапогом с руках. Теперь лицо его было не смуглым, а серым, такого же цвета, как форма Саймона-двойника; челюсть отвисла, крупен ные белые зубы поблескивали в полумраке, со лба на скулы и подбородок струился пот. Ноздри Саймона затрепетали – он чувствовал резкий запах насмерть перепуганного человека.
– П-призрак… Т-твой п-призрак… К-какты эт-то де-делаешь? – Зубы Бучо лязгнули.
– На Земле жили когда-то мудрые люди, и было их много. В одной Бразилии – двести сорок миллионов человек. Бразильцев, не бразильян! Знаешь, куда они подевались?
– Улетели… П-переселились на небеса, словно ангелы. – Кабальеро выронил сапог и отер испарину со лба.
– Верно, улетели, – подтвердил Саймон, – а теперь возвращаются назад. И первый – я! А это, – он шевельнул кистью, и яркий световой конус угас, – это не призрак, а фотография, объемное изображение. Из моего браслета. В нем много всякого – записи, схемы, картинки, все необходимое, чтобы удостоверить мою личность. И мои полномочия, капитан! Или бугор?
Ладонь Саймона легла на смуглое плечо, обхватив его от ключицы до лопатки, мышцы напряглись, и Бучо прикусил губу. Этот ужасный человек, умевший раздваиваться, этот ангел или демон, вернувшийся с небес, обладал силой ягуара! Нет, он был еще сильнее – он мог сломать ему кости одним движением, мог вырвать сердце, выжать кровь или зачаровать, как питон чарует кролика. Бучо-Прохор Перес, капитан полиции, главарь Третьей бригады смоленских, державшей Северный округ Рио, не сомневался, что так оно и случится. Демоны любят поиграть с людьми. Помучить, отпустить, а после…
Демон навис над ним каменной глыбой.
– Я видел, как ты прикончил мальчишку там, на площади, у живодерни. Ударил бичом, с одного раза. Должно быть, любишь убивать людей? – Саймон оттолкнул пленника и выпрямился. – Я не люблю, но убиваю. Знаешь, крыса, почему ты еще жив? Потому, что ты – мое послание самому главному из живодеров. Как там его? Грегорио? Так вот, передашь, что я хочу повидаться с ним – с ним и с остальными главарями, из самых важных. Хайме, Анаконда, Пименталь, Хорхе, если я его раньше не прикончу. Пожалуй, хватит.
Зубы Бучо выбивали дробь.
– К-куда передать ответ?
– Есть такое заведение «Под виселицей». Родриго Прыщ там за главного. Рожа толстая, зубы выбиты через один, нос набок и в ухе серьга.
– 3-знаю. Б-бабцом торгует…
– Ему и передашь. А теперь, чтоб ты лучше запомнил…
Рука Саймона потянулась к ножнам, где прятался острый, как бритва, клинок тимару.
* * *
Ночь, Северный тракт, двадцать три километра от города. Крепкий бревенчатый мостик через Параибу, за ним, левее, – въезд на широкое шоссе в тропическом лесу. У въезда – кордон: шлагбаум между двух приземистых бетонных будок, похожих надоты, пулеметные стволы в бойницах и два десятка стражей в широкополых шляпах. Дорога прямая, как полет стрелы, и тянется до высокого вала; на валу – изгородь с двойным рядом колючей проволоки, снова охранники и пулеметы, а в отдалении мрачной декорацией встают обрывистые горы – угольно-черная стена с жемчужно-серыми, залитыми лунным светом вершинами. Добравшись до вала, шоссе ныряет вниз, в тоннель, выложенный камнем и перекрытый железной решеткой; за ней – сторожевой пост, часовые, собаки, блеск оружия, яркий огонь факелов над бочками с мазутом…
Патруль за мостом, у въезда на шоссе, сняли лесовики Бабуина: просочились среди деревьев и лиан, обошли заставу, перебили метательными ножами караульных у шлагбаума, ворвались в доты, перерезали пулеметчиков и отдыхавшую смену. Затем Саймон прошелся с ними вдоль шоссе, прячась за древесными стволами, и убедился, что застав здесь больше нет – как и патрульных с собаками на прямой короткой, едва ли с километр, дороге. Тогда он отослал разведчиков к мосту с приказом не торопясь начать движение, а сам, покинув опушку леса, ящерицей пополз в траве. Неширокая луговина разделяла темные джунгли и пологий земляной склон, тоже заросший травами; вал, словно кольцевая стена кратера с врезанной в нее решеткой, поднимался вверх метров на тридцать. Приблизившись к подножию, Саймон включил гипно-зер, поставив его на максимум, стиснул зубы и выждал десять минут. Он не хотел рисковать, поручая стражей заботам лесовиков; посты за колючей проволокой были, видимо, многочисленными, а их диспозиция – неизвестной. Успех же атаки зависел от внезапности: он собирался пасть на врага, как шестилапый гепард на стаю крыс.
Когда перекличка часовых и шорохи наверху затихли, Саймон полез на вал. Под ним смутными тенями появлялись из леса фургоны, с тихим гулом катили налево и направо, разворачиваясь вдоль земляной стены. Фургонов было двадцать три, и, кроме снаряжения, в них находилось почти пятьсот бойцов, порядком больше, чем рассчитывал Саймон. В последний момент к нему присоединились «торпеды», среди которых наметился раскол: одна партия желала избрать нового дона, другая – отдаться под покровительство смоленских, а третья – мстить. Этих мстителей и привел Сергун, свирепый детина с исполосованным шрамами лицом; как показалось Саймону, ему было безразлично, кого резать, – «штыков» или смоленских, дерибасовских или крокодильеров. Что в сетях, то и рыба.