Если отнести эту древнюю пословицу к крокодильерам, они являлись не просто рыбой, а чем-то вроде акулы-молота.
Самый мощный, самый грозный и жестокий из бразильянских кланов – и к тому же самый многочисленный и богатый. Они поднимались медленно, но верно, и в Трехсотлетней истории ФРБ – если б ее когда-нибудь кто-нибудь написал – не нашлось бы страницы без упоминания о них.
Эта история была уже знакома Саймону и в кратком изложениии выглядела так.
После Исхода, в последней четверти двадцать первого столетия, в Крыму и северном Причерноморье началось время кровавых разборок. Затем они переросли в полнометражную войну – по мере консолидации противоборствующих силу двух полюсов, одним из коих была Русская Дружина, другим – Громада, блок украинских националистов. Фактически обе стороны сражались за власть над миром, ибо в ту далекую эпоху – как и отмечалось в полученных Саймоном директивах – южноукраинский регион был единственной реальной силой на опустевшей Земле. Мировое господство являлось слишком сладким, слишком чарующим миражем, в равной степени прельщавшим и дружинников, и громадян; и потому, как полагал Ричард Саймон, передатчики помех были включены одновременно с той и с другой стороны – чтобы не допустить вмешательства Совета Безопасности.
Кровопролитная война закончилась тем же, чем кончаются многие войны: проигравшие, отсалютовав Одессе ядерным залпом, отправились в изгнание, а победители обнаружили, что им достались не власть и слава, но прах и пепел. Впрочем, это уже не касалось истории ФРБ.
На первом ее этапе, в период завоевания и покорения, дружинники, являясь силой, испытанной в боях, были полезны и потому продержались у власти без малого двадцать лет. За этот срок были возведены форты и поселения на месте Рио-де-Новембе, Харка-дель-Касы и Санта-Севаста-ду-Форталезы, распаханы поля, разысканы старые рудники, заложены крокодильи фермы – поскольку скота у переселенцев не хватало, а кайманы кишели вокруг в неописуемом изобилии. Правда, добыча их мяса и шкур оказалась промыслом непростым и довольно опасным, так что первые крокодильеры были осужденными – большей частью из цветных и белокожей голытьбы. Главным же успехом первого двадцатилетия явились сдвиги в национальной сфере: старшее поколение еще делилось на белых и черных, на колонистов и туземцев, но молодые, независимо от цвета кожи, считали себя бразильянами и говорили на одном языке, без всякой примеси испанского и португальского.
Однако Русская Дружина включала слишком несовместимые элементы, множество фракций и групп, объединенных только внешней угрозой, опасностью и войной. С наступлением мирных времен – сравнительно мирных, так как разборки и мелкие свары не прекращались никогда, – последовали диссипация, анархия, расколы и разброды, а затем – переворот; по-местному – Передел. Тот Первый Передел, случившийся в 2120 году, был не особенно кровавым: власть, под лозунгом «Наш дом – Бразилия» и при поддержке армейских частей, досталась консерваторам, а все остальные хунты и мафии автоматически попали в разряд инакомыслящих радикалов. Согласия меж ними не было, а что касается радикализма, то он заключался в стремлении выжить любой ценой, ни с кем не делиться властью, не вступать в союзы и блоки, а также в готовности резать всех конкурентов. Эти хунты, прообраз будущих бандеро, формировались по профессиональному либо территориальному признаку с налетом легкой ностальгии: так, дерибасовские были уроженцами Одессы, донецкие – Донецка, Клинки происходили от местных чернокожих, скрывавшихся в Разломе, «плащи» занимались игорным бизнесом, «торпеды» – водными перевозками, а крокодильеры – поставками мяса и кож. Не только крокодильих; этот клан уже распространил свое влияние на скотоводов и ранчеро. Быки и коровы множились в тучной аргентинской пампе, плодились лошади и мулы – в повозки и под седло, ламы и одомашненные тапиры заменили овец и свиней, и первый вождь крокодильеров, легендарный Трехпалый Диас, не пренебрег таким богатством. Его, однако, полагалось охранять и собирать налог со всех обширных территорий, так что работники с крокодильих ферм стали по совместительству бойцами.
Никто не превзошел их в свирепости – за исключением донецких. Этот клан, многочисленный и сильный, занимался горными разработками, добычей руд на аргентинских и чилийских копях и выплавкой металлов; еще, конечно, работорговлей, поскольку в шахтах трудились невольники. Донецкие, как и прочие банды, вооружались, но этот процесс продвигался у них с устрашающей скоростью: за три-четыре десятилетия им удалось создать настоящее войско, с конницей и пехотой, с колесными бронемашинами, отрядами стражей на рудниках и тренированными коммандос для ловли рабов. «Наш дом – Бразилия» – или, в просторечии, домушники – правила семьдесят восемь лет, а когда их власть стала клониться к упадку, нашлось кому ее перехватить. Во всяком случае, донецкие не колебались; их части захватили Рио и все крупнейшие города, и наступил Второй Передел. Его назвали Большим, ибо длился он целое десятилетие, и весь этот период кровь лилась рекой. Донецкие, вырезав НДБ, взялись за остальные кланы и за армейских, немногочисленную касту профессиональных солдат, происходивших от моряков и десантников «Полтавы». Эти сражения шли с переменным успехом, пока угроза гибели не заставила объединиться смоленских, дерибасовских и крокодильеров; в 2208 году они наконец расправились с донецкими, поделили сферы влияния и, дабы не вызвать ссор из-за донецкого наследства, назначили управлять им «штыков» – клан, куда вошли армейские. Их согласие сделаться кланом закрепило новый государственный порядок: власть теперь была в руках бандеро, а прочие граждане ФРБ пребывали под их покровительством в статусе шестерок.
В Третий Передел, произошедший в 2208 году, крокодильерам достался сельский пирог. Отныне они собирали «черную» дань с каждого поля, с каждого стада и с каждой деревни – за исключением принадлежавших смоленским кибуцей; а это значило, что под их контролем и властью была половина населения ФРБ. Следующие два без малого столетия и случившиеся за этот срок переделы не изменили ничего; мощь клана осталась незыблемой, фермы, где разводили кайманов, превратились в боевые лагеря, а вооруженных людей у дона Хорхе было теперь побольше, чем у смоленских, дерибасовских и «штыков» вместе взятых. И жил он словно король – в неприступном замке, за каменными стенами, в окружении верного воинства и тысяч зубастых тварей.
Полукольцо фургонов обхватило земляную стену; из них посыпались люди – множество серых теней, похожих на легион призраков, доставленных прямо с кладбища в огромных, пахнущих железом и бензином катафалках. Две тени отделились от толпы и шустро полезли на вал. Пашка и Филин, догадался Саймон. Он махнул им, подзывая к себе, к двойному ряду туго натянутой колючей проволоки, за которым виднелись смутные очертания приникших к земле фигур. Стражи, двуногие и четвероногие, спали; часовые храпели и бормотали во сне, псы виновато повизгивали, как бы предчувствуя, что их попустительством враг проберется за стены.
Лунный диск скрылся за редкими облаками, с гор тянуло теплым ветром, а враг был уже тут как тут: стоял на валу, смотрел вниз, прикидывал и усмехался.
У плеча Саймона блеснули зеленые Пашкины глаза. Он посмотрел налево, потом – направо.